Сара Корбетт - Дом в небе

Они снова разговаривали со мной, даже чаще, чем до побега. Это не означало отмену всех правил – мне было запрещено вставать с матраса, и я по-прежнему должна была лежать только на боку, – но их внимание слегка сместилось в сторону политики, и на мою долю выпадало меньше ненависти. Ставни на моем окне никогда не открывались. Даже щели между ставнями они пытались законопатить при помощи пластиковых пакетов, но свет все равно проникал в комнату, и после Темного Дома сумерки меня не пугали.

Чаще стал приезжать Ромео, неся с собой новую энергию. Ромео был большой либерал, не то что другие главари. Теперь мальчики могли отлучаться домой на несколько дней и возвращались довольные, подстриженные, в свежих рубашках. Из дому они привозили фрукты, сладости и сушеную рыбу. Изредка кое-что перепадало и мне – ириска или грейпфрут.

Лежа на своем матрасе, я видела кусочек комнаты на другой стороне коридора, где держали Найджела. Это была большая комната, скорее гостиная, и там была мебель. Я видела коричневый диван у стены и даже слышала, как Найджел спрашивает, нельзя ли ему спать на этом диване. Ему отказали, но позволили снять подушки и устроить из них постель на полу. Я слышала, как он рассказывает им, что любит строить дома и хотел бы строить дома в Сомали. Они часто обсуждали женщин и ислам. Как-то раз Найджел громко произнес: «У нас это называется «мастурбация». Они захихикали и стали отпускать шуточки насчет того, кто этим занимается, и обсуждать правила дополнительного омовения после эякуляции, принятого в исламе. Кто-то, судя по звукам, изобразил оргазм, что вызвало взрыв хохота.

Абдулла получил от Ромео разрешение один или два раза в неделю уходить на войну. В составе местной самообороны он принимал участие в стычках с солдатами Африканского союза. Это был его вклад в джихад. Другие мальчики, казалось, не испытывали интереса к военному делу. Накануне вечером ему звонил кто-то из местных командиров, и он начинал приготовления. Вооружившись бутылкой масла и тряпкой, Абдулла мог часами смазывать свой автомат, и иногда приходил ко мне в комнату покрасоваться. Это были те редкие моменты, когда я могла разговаривать, когда он позволял мне задавать вопросы или комментировать сказанное им. Он сидел в дверях, пестуя свой АК-47, и мечтал, как завтра, иншалла, убьет много врагов. А однажды сказал:

– Иншалла, завтра я погибну.

Я возразила – не потому, что не желала ему смерти, а просто мне казалось, что это для мня безопаснее.

– Не говори так, – сказала я ему. – Продумай о своей матери. Она расстроится.

Абдулла покачал головой:

– Нет, так лучше всего, – и, как обычно, прибавил: – Ты плохая мусульманка.

Он взял свой автомат и вышел, а через минуту вернулся, неся Коран в голубой обложке, позаимствованный у Найджела. Он раскрыл книгу, полистал страницы и нашел нужные строки, после чего показал мне английский перевод: «…те, которые покупают за ближайшую жизнь жизнь будущую. Тому, кто так делает, будет одно из двух благ – или он будет убит в сражении и тогда получит великую милость от Аллаха за то, что погиб в сражении на пути истины, или он одержит победу и будут ему милости от Аллаха в ближайшей жизни. В обоих случаях Мы дадим ему награду в будущей жизни».

Эти строки были мне знакомы. Я знала, что мальчики воспринимают священную войну как верный способ обрести пропуск в рай. Каких бы жертв ни стоила эта война их голодной жаркой стране, диван в райском саду, расшитый драгоценными камнями, куда ценнее. Таково было их кредо. Абдулла напомнил мне, что и я должна в это верить.

В свои двадцать четыре года Ромео был не только старше всех мальчиков, но и, казалось, происходит из другой вселенной. Он свободно говорил по-английски – с книжным акцентом, который мне доводилось слышать в Индии, носил джинсы, красивый платок и благоухал дорогим одеколоном. Если верить ему, у него был диплом инженера одного из университетов Кении. Он приходил ко мне после полудня, усаживался по-турецки у стены и, пока говорил, пристально глядел мне в лицо, подчеркивая свою речь избитыми английскими фразами. «Ты знаешь, о чем я говорю?», «Ты понимаешь?» – твердил он через слово. Не то чтобы он был ко мне особо расположен, но, видимо, эти разговоры льстили его самолюбию.

Ромео, по его словам, был двадцать восьмым ребенком у его отца, который имел четырех жен. Когда отец умер, все дети бежали из Могадишо на север в Харгейсу, остался только он, Ромео. Он проходил курс дистанционного обучения в университете Йемена, желая получить еще один диплом – в области IT, – чтобы работать с компьютерами. И еще он хотел в аспирантуру.