Иван Бережной - Два рейда

На все лады пересказывался получивший широкую известность случай, взятый из мирной жизни. Обучая молодых солдат, старшина внушал им, что «пуля железная». Когда же на проверке боец, не желая подводить старшину, ответил, что пуля сделана из свинца с оболочкой из прочного сплава, старшина возмутился и строго спросил: «Как было сказано на занятиях?» Боец ответил: «На занятиях было сказано— пуля железная!» «Так и отвечать!» — приказал старшина, давая понять, что он не потерпит возражений, а за свои ошибки готов ответить…

Говорят, после занятий командир полка похвалил старшину за настойчивость и требовательность, но тут же заметил: «А все-таки пуля не железная!»

Давно прошли те времена, когда старшинами были малограмотные воины, считавшие пулю железной. На их смену пришли грамотные, хорошо обученные, знающие свое дело люди. Роль их еще больше возросла.

Помню, как незадолго до войны генерал-майор С. С. Бирюзов на совещании командного состава дивизии, говоря о роли сержантов и старшин, сказал: «Старшина должен быть хозяином в подразделении, правой рукой командира. К нему даже взводные обязаны относиться с уважением…»

Это действительно так. Положение обязывало старшину быть хозяином.

Большие требования предъявлялись к старшинам в боевых условиях, особенно в партизанских отрядах. На эти должности назначались испытанные воины из числа отличившихся в боях командиров отделений и бойцов. Большинство из них имели за своими плечами житейский опыт. и с работой справлялись успешно.

Самым опытным среди старшин нашего соединения, на мой взгляд, был старшина хозяйственной части Семен Семенович Кадурин. Он и по возрасту старше многих, и в боях не новичок.

Кадурин восьмилетним несмышленышем пошел в наймы. А после победы Октября шестнадцатилетним пареньком в 1918 году ушел в партизанский отряд. Затем был разведчиком в 10-м стрелковом полку. Дрался с деникинцами, белополяками, гайдамаками, бандами всех мастей. Воевать закончил в Крыму. После изгнания Врангеля, израненный и контуженный, вернулся домой… Поправился, работал на селе. Был первым трактористом, потом бригадиром тракторной бригады, одно время даже председателем колхоза.

Весть о нападении фашистской Германии застала Семена Семеновича на колхозном поле.

Мне не раз доводилось слышать рассказ Кадурина, как он попал в отряд. Обычно он, окруженный партизанами, говорил не спеша, растягивая слова и хмуря брови.

— Стало быть, я командовал тракторной бригадой в Путивльской машинно-тракторной станции, — начинал он свой рассказ. — В воскресенье утром в наш стан прискакал на неоседланной лошадке мальчонка: «Война». Не верим: как это так, вдруг война? Мчусь в село — действительно война. Я, не заезжая домой, прямым путем в военкомат. Так, мол, и так, прошу отправить на фронт. «Не торопись, успеешь, — отвечают. — Вот вам, трактористам, боевая задача: возле Шарповки спланировать аэродром». Спорить бесполезно. Аэродром так аэродром. Взялись за дело. Несколько суток, дни и ночи напролет потели. Наконец подготовили. Можно принимать самолеты. И тут новый приказ директора МТС Петренко: эвакуировать тракторы… Отправили одну колонну, со второй — я. Добрались до Белополья. Это где станция Ворожба. Видим, в балке десятка два машин. Трактористов — ни одного. Нашлись такие молодчики, которые побросали тракторы и дали деру: кто домой, а кто подался на восток. Нет, думаю, я этого так не оставлю! Наказал трактористам своей бригады двигаться на восток, взял с собой Саньку Сабодашева и обратно. Идем себе, разговариваем, возмущаемся поведением товарищей. Злость распирает. Подождите, думаю, я вам покажу, как бросать технику, это же форменное преступление!.. Только ничего я им не показал, а влип, как кур в ощип.

На пути неожиданно повстречали немецкую разведку. Я еле успел выбросить документы, что партизанил в гражданскую войну.

Подкатили к нам на мотоциклах, орут:

— Хальт!

— Руки доверх!

Обыскали, ничего не нашли. По лоснящимся от мазута и керосина комбинезонам догадались, что мы трактористы.

— Пальшевик там есть? — спрашивает немец, указывая на восток.

Я понял, что не расстреляют, немного пришел в себя, правда, ноги в коленях дрожали, но все-таки набрался смелости, прикинулся дурачком и отвечаю:

— Есть.

— Далеко? Много?

— Далеко, — говорю. — Если вот так прямо идти на восток, то до Тихого океана, восемь тысяч километров — везде большевики…

Немцы насторожились, уставились на восток, даже за автоматы схватились, переспрашивают: