Николай Теренченко - Мы были суворовцами

8. Первые потери

Вот на каких примерах воспитывались мы, суворовцы, под своим родным Красным Знаменем. И когда умер от менингита наш товарищ, совсем еще мальчик Витя Мышкин, мы провожали его в последний путь всем училищем, через весь город шли с нашим Красным Знаменем в траурном молчании. От той же болезни скончался не доживший полтора года до торжественного выпуска суворовец Тадиашвили. У Тодика (так мы его звали) не было родных, отец и все старшие братья погибли на фронте, мать умерла в войну, других родственников не было. Зато были несколько сот его братьев-суворовцев. Мы сами вырыли ему могилку, и лучшие из нас удостоились чести нести гроб с его телом. Мы покрыли его нашим суворовским стягом и дали трехкратный прощальный салют. На прощальной панихиде в числе немногих выступил офицер-воспитатель Тодика капитан Терсков Серафим Феофилактович. Среди печальной тишины негромко звучал его голос, а из глаз катились слезы.

...Почти сорок лет спустя, в 1989 году, на очередной встрече суворовцев-новочеркасцев на трибуну вышел совсем пожилой мужчина, представился и рассказал, что все эти годы, он, Серафим Феофилктович Терсков, из года в год ухаживал за могилкой рано ушедшего из жизни суворовца Тодиашвили, его питомца По призыву С. Ф. Терскова присутствующие в зале собрали нужную сумму денег на новый обелиск и оградку.

Разве могло быть иначе у питомцев Терскова, Маняка, Бовкуна, Изюмского и многих других наших воспитателей и педагогов, учивших нас из года в год отзывчивости, взаимопомощи, поддержке, уважению к памяти прошлого, верности своему Знамени?

...Так начиналась наша новая жизнь от подъема и до отбоя. Каждый день, окантованный жесткими рамками воинского распорядка дня и дисциплины, приносил что-то новое, захватывающе интересное, и мы жадно, глазами, ушами, всей душой впитывали каждый день нашего бытия.

Воинская дисциплина ни в коей мере не подавляла в нас все то, что присуще каждому ребенку-неумную тягу к движению, неугомонность, неистощимую любознательность. Стоило офицеру-воспитателю скомандовать: "Рота, вольно, разойтись!" - как только что стоящий по струнке, подтянутый, красивый строй маленьких солдатиков превращался в галдящую, клокочущую ораву сорванцов, с которой наши офицеры и старшины справлялись с трудом.

9. Наш Батя - генерал

В снежную зиму начала 1944 года, когда строевые занятия проходили на училищном дворе и раздавалась команда на перерыв: "Рота, вольно, разойдись!" мы затевали снежные баталии и невольно переключали залпы наших снежков на своих командиров. Однажды, попав в такую ситуацию, наш взводный старший лейтенант Маняк, смеясь сказал нам: "Хлопцы, нехорошо всем нападать на одного, давайте взвод на взвод, только командиров, чур, беречь!" Какая жаркая баталия разгорелась на снежном плацу! Взвод Гаврилова старался напасть на нашего Маняка и свалить его; мы же отчаянно защищали своего командира и от ударов снежков, и от лезущих на нашу стенку гавриловцев. В азарте снежного сражения, забыв про все мы не услышали, как сигнальная труба оповестила о следующем часе занятий.

И вдруг раздалась зычная команда: "Смирно!" О, ужас! Перед нами стоял наш Батя, грозного вида усатый генерал Климентьев! Что там немая сцена из гоголевской комедий "Ревизор"!... Ни в какое сравнение не идет она с тем, что увидел бы посторонний наблюдатель, окажись он рядом с местом снежного побоища! Где кого застала грозная команда, там и приняли мы положение "смирно". Некоторые лежали на снегу, вытянув руки по швам. Запыхавшийся, весь в снегу, потерявший где-то в пылу сражения шапку, подбежал старший лейтенант Гаврилов с рапортом: "Товарищ генерал! Рота младшего подготовительного класса занимается строевой подготовкой!".

"Ну каковы же успехи в вашей, гм-гм-строевой подготовке?" Неловкое молчание. И вдруг генерал спросил: "И вообще, кто кого?" Глаза нашего Бати, озорно сощурившись, посматривали на нас. Мы поняли, что "раздолбона" не будет, стали подниматься с земли, смущенно отряхиваться, поправлять свою одежду.

И вдруг, неожиданно для нас, генерал, улыбаясь в свои буденновские усы, заявил нам:

"А что, мужики, кто собьет с меня папаху снежком, тот будет героем! Ну, кто самый смелый и ловкий?!".

Он стал от нас в некотором отдалении и, заложив руки за спину, стал подбадривать оробевших "мужиков" на геройский поступок. Да-а, заробеть было отчего!

Наконец робость наша прошла, и мы стали по одному подходить к отмеченной черте и, старательно целясь, кидать снежки в генеральскую папаху. И все мимо! Наш генерал стоял, как вкопанный, громко смеялся и называл нас "мазилами". А очередные стрелки, входя в азарт все мазали и мазали. Наконец, генерал скомандовал: "Стоп, пехота! Ну-ка, Гаврилов, теперь становись на мое место ты!".