Марина Чечнева - Повесть о Жене Рудневой

Судя по продолжавшемуся лихорадочному метанию прожекторов, на подходе оказались другие экипажи, а нас фашисты похоронили. Тем хуже для них.

Под нами вспыхнули сброшенные Женей САБы. Я глянула через борт. В желтоватом свете осветительных бомб ползла танковая колонна, окутанная пылью. Танки двигались на Эльтиген.

— Держи боевой! — строго-звонко крикнула Женя.

— Держу.

Я повела машину «по ниточке». Ни на метр в сторону, иначе бомбы не лягут. Все теперь зависело от мастерства штурмана. Легкий подскок — мы освободились от сотни килограмм взрывчатки.

И — точно в середину танковой колонны.

— Молодец, Женя!

Машину крепко тряхнуло на взрывной волне.

Прожектора опять впились в самолет. Я развернулась, уходя все левее и левее, выровняла крен, легла на обратный курс.

— Куда? — хрипло крикнула Женя. Я с трудом услышала ее голос сквозь грохот шквального огня. — У меня остались бомбы.

— Ничего не выйдет. Нас отпустят только у Чушки.

— Попробуй вырваться.

Стрелка альтиметра подползла к отметке «200». О пикировании нечего было и думать. От слепящего света слезились глаза.

— Потяну в море…

По нашей машине теперь били и зенитки, и пулеметы, и пехота из автоматов и карабинов. Но летим, держимся…

Справа и выше вспыхнули САБы. Кто их сбросил? Третьим, сразу после нас, вылетел экипаж Тани Макаровой и Веры Белик. Если они сбросили САБы, значит, вышли на боевой курс. Нет, слишком высоко для прицельного бомбометания. Нас выручали! Точно! Милые, добрые девочки!

Мы снова в темноте.

— Возвращаемся, — сказала Женя. — Добьем колонну.

— Надо уйти подальше. Набрать высоту.

— В колонне сейчас паника, самое время ударить. Промедлим — уползут.

— Ладно. Была — не была. Попробуем набрать высоту при подлете.

Мы снова развернулись в сторону Керчи. По трезвому тактическому рассуждению, нам следовало возвращаться на аэродром. Я чувствовала, что машина начинает капризничать. Еще десяток пробоин в плоскостях или хвостовом оперении, и самолет откажется служить. Ему не объяснишь, что каждый подбитый нами танк — это, может быть, спасение для десятка наших парней на Эльтигене…

После разворота мы увидели берег. В темноте вспыхивали огненные сполохи, там, где мы сбросили бомбы на танковую колонну, пылал большой пожар. Машина с трудом карабкалась вверх, скорость упала.

— Мариночка, еще, ну еще немного!

— Выжимаю последнее.

Переговариваясь, я не сводила взгляда с высотомера. Стрелка, подрагивая, перевалила за «500». Уже кое-что.

Враг, наверняка, не ожидал от нас ничего подобного и, может быть, поэтому не кинулся на охоту за нами. К тому же прожектора в тот момент схватили кого-то из наших и держали очень крепко. Очевидно, гитлеровцы поняли, что погоня за всеми нашими самолетами сразу успеха не принесет.

Каким-то чудом протащились в ночном грохоте незамеченными к хвосту танковой колонны. На земле среди горящих танков, рвущихся боекомплектов метались ошалело гитлеровцы.

— На боевой!

— Есть.

И опять нас тряхнуло волной. На этот раз так сильно, что мне показалось, будто я слышу, как хрустят сочленения нашей машины.

— Вот теперь, товарищ комэск, тяните до аэродрома.

С земли били по всплескам из патрубков автоматы и пулеметы, а мы черной тенью проносились над вражескими позициями.

Ушли в море и взяли курс на Пересыпь. Машина с трудом держалась на высоте 150 метров. Я потянула на себя ручку управления, пытаясь забраться повыше, но стрелка альтиметра показала, что ПО-2 не послушался меня.

Азарт боя прошел. Мы летели молча, руки от усталости ныли.

— Давай, Мариночка, поведу, — предложила Женя.

Я передала ей управление и закрыла глаза — в голове по-прежнему метались лучи, бесшумно рвались снаряды.

Зарулив на стоянку, мы остались сидеть в кабинах.

Катя Титова, мой техник, сказала, осматривая самолет:

— Дыра на дыре. Отделали технику.

— Все претензии направляй Гитлеру, — ответила я.

— С него взыщешь!

— Еще как взыщем! — устало откликнулась Женя.

Тогда мне было не до разбора полета, но потом и уже после войны я должна была признать, что этот полет с Женей Рудневой — один из сложнейших, какие довелось мне выполнять за всю войну. Полети я с малоопытным штурманом, все наверняка сложилось бы иначе. Мы, наверное, сбросили бы на танковую колонну сразу весь бомбовый груз и ушли бы на Пересыпь за новой порцией. Тогда потери врага оказались бы меньше. Но никто никогда не упрекнул бы штурмана в том, что он действовал неправильно.