Филип Хук - Завтрак у Sotheby’s. Мир искусства от А до Я

Все элементы хорошего романа (Альфред Рэнкли. Однокашники. Холст, масло. 1854)

Важную роль всегда играли названия. Возможно, самая знаменитая викторианская сюжетно-тематическая картина озаглавлена «И когда ты в последний раз видел отца?». На этом известном полотне У. Ф. Йимса маленького мальчика, очевидно сына блестящего кавалера-роялиста, скрывающегося от пуритан Кромвеля, допрашивает группа свирепых круглоголовых. Выдаст ли он отца? Разумеется, нет – он малыш не робкого десятка. Однако нельзя исключать, что эти угрюмые и жестокие пуритане обманом выманят у него сведения. Как подумаешь, сердце разрывается. Французы не разделяли одержимости англичан нарративной живописью и поисками визуальной морали. «Как правило, можно без опасений говорить о том, что картина, отягощенная нравственным посланием, – картина скверная», – вынесли суровый приговор братья Гонкуры в 1868 году. Ипполит Тэн, тогда же, в шестидесятые годы, побывавший в Лондоне, сетовал, что пристрастие английской живописи к историям «отводит наслаждению для взора, гармонии, красоте линии и цвета второстепенную роль».

Французы лучше уловили тенденции времени. По мере того как теория модернизма неумолимо двигалась в направлении чистой формы и эстетических ценностей, сюжетно-тематические картины в глазах зрителей дискредитировали себя настолько, что ни один ценитель живописи, хоть сколько-нибудь заботившийся о сохранении собственной репутации, не желал о них и слышать. Однако в ХХ веке нарративная живопись, сосредоточившаяся на содержании, снова пережила всплеск интереса: она возродилась в творчестве представителей поп-арта и нового реализма шестидесятых годов. Она уже не кажется неприемлемой современным коллекционерам. Ныне нарративное искусство включает в себя столь разные образцы, как инсталляции Брюса Чарльзворта из серии «Кто это сделал?» и цикл Ричарда Принса «Медсестры», а идеальным воплощением картины-истории становятся анекдоты и рассказы, сменившие в творчестве Принса и его собратьев по цеху викторианские назидательные изречения, вышитые на холсте [см. выше раздел «Пошлость»].

Картины в жанре ню всегда будут бойко продаваться, при условии, что модели привлекательны: сгодятся не только женщины, сойдут и мужчины, впрочем для более узкого круга клиентов. Обнаженная натура притягивает взор. Она может быть сколь угодно возвышенной, являть собою аллегории различных добродетелей, сиять в ореоле благородства и притязать на место в вечности; с другой стороны, она бывает приземленной и похотливой. Иногда она объединяет в себе эти противоположные свойства: созерцая стайки весьма податливых, судя по их облику, нимф, Венер и граций, украшавшие стены парижского Салона в 1860‑е годы, французский художник Жан Франсуа Милле воскликнул: «Никогда не видел ничего, столь явно предназначенного возбуждать чувственные страсти банкиров и биржевых маклеров!»

Рассудочное изображение наготы (Поль Сезанн. Купальщицы. Холст, масло. Ок. 1890)

В XIX веке живописцам дозволялось изображать нагое человеческое тело, при условии, что они играли по правилам и переносили обнаженную натуру, например, в антураж Античности или чужих земель и культур вроде Ближнего Востока. Банкиры и биржевые маклеры с удовольствием платили за нее немалые суммы: жанр ню давал возможность покупать эротику, не нарушая приличий, под видом респектабельного искусства. Неприятности начались, когда художники стали изображать обнаженную натуру в современной обстановке. Дерзкий взгляд, устремленный из пространства холста на созерцателя «Олимпией» Мане, выдает в ней пользующуюся успехом профессиональную куртизанку, в Париже шестидесятых годов не скрывающую рода своих занятий. Столь же неприемлемым оказался реализм, с которым запечатлевал своих обнаженных Курбе. Взору Наполеона III, только что восхищавшегося на выставке в Салоне 1853 года жеманными Венерами и одалисками, предстали бескомпромиссные в своей наготе, нисколько не идеализированные «Купальщицы» Курбе. Он пришел в такую ярость, что даже ударил по картине хлыстом для верховой езды. Его гнев вызвало не столько пренебрежение нормами морали, продемонстрированное художником, сколько осознание собственного лицемерия.