Елена Граменицкая - Забытая сказка

Петро с трудом сглотнул, избавляясь от странной сухости во рту.

- Испей меня, любый, — шепнула Марья, и, шагнув ближе, заглянула пареньку в глаза.

Упав в переливающийся весенней зеленью омут, он захлебнулся в струях речной воды. Прикоснувшись к прохладным губам с единственным желанием — напиться сполна, распластал душу, вкусив юркого язычка, погрузился в сладостное небытие.

Рука Марьи скользнула под рубашку, нежно лаская его тело. Захолонуло сердце у дуралея. Канул разум. Схватил Петро ведьму на руки и понес в дом, гостеприимно распахнувший дверь.

— Ничего не помнит, соколик горемычный. Вернулась вчера, калитка, дверь входная настежь, цветы на грядах примяты. Смотрю, лежит в горнице на полу, в чем мать родила. Обмерла я, за сердце схватилась. Кабы чего худого не стряслось! Беда то одна не жалует. Вон, дом соседский дотла сгорел, полешка не осталось, словно черт языком слизнул. Бабы говорят, Иван заживо полыхал, все пытался огонь сбить. А сестра его гулящая исчезла, аки в воду канула. Аспидное племя! Одного огонь прибрал, другую омут уволок.

Старушка перекрестилась, глядя на образа.

— Лиходейка к нам в избу заглянула. Гляжу — все иконки задом наперед перевернуты, ликами к стене приперты. Погуляла чертовка на славу. Что твои говорят, Хметушка, видели чего, аль слышали?

Бригадир, притулившийся на крошечной табуретке в углу, неопределенно крякнул, покачал головой:

— Люди говорят, шайтан этой ночью веселился. Они в вагончике отсиживались, выйти боялись.

Бабушка Аня сняла салфетку со лба внука, неподвижно лежащего на кровати. Смочив в прохладной воде, вернула тряпицу на место. А Петро словно и не заметил. Распахнутые глаза, не мигая, смотрели в потустороннее, где до сих пор плясали огненные сполохи.

— Надо бы дочке сообщить, что Петруша не приедет. Отпоить его надо, душу отморозить, от бесовки отворотить.

Она — Вода, ручеек, журчащий среди тенистой чащи. Ее тело послушно, покорно и обманчиво. Стоит прикоснуться, обволакивает желанной прохладой, а потом ускользает сквозь пальцы. Вода лишает воли, влечет за собой. Ее голос — звонкие переливы жемчужных струй.

— Идем в Боголесье, Петруша, сегодня особая ночь, единственная в году, когда цветет папоротник. Он откроется моему избраннику с чистой душой и израненным сердцем.

Завороженный готов идти на край света, лишь бы слушать нежный голос и пить прохладу со сладких уст.

Оставив дом, они выходят за околицу. По темному лугу направляются к реке, туда, где взметнулся к звездному небу косогор, где, путеводной звездой пылает костер, изгоняющий опустившуюся на землю мглу.

— Смотри, какая чудная ночь, — шелестит Вода. — Травинка с травинкой говорит, деревья с кустами хороводы водят.

И, правда. Ожила муравушка под ногами, ласкает, обвивает ступни, приподнимает над землей. Березки толпятся на краю лужка, качаются на ветру, перешептываются листочками. Дурман-трава обнимается с медуницей, вплетается в косы с вьюном, поит воздух сладкой истомой.

Протяжные девичьи песни, звенящие над рекой Смородиной, подхватывает ласковый ветер и уносит в даль. Стремнина кружит, увлекает в омут венки с мерцающими огнями.

— Девушки гадают на суженых. Сплести тебе венок, зажечь свечу? Хочешь узнать свою судьбу, Петушок?

Он отказывается, обнимает Воду, напрасно, она вновь выскальзывает из рук.

— Зачем? Ты моя судьба. Не отпущу ни на шаг.

Девушка смеется:

— Погляди, сколько дивной красы вокруг.

Но нет ему дела до стройных тел, не влекут его нежные перси купальщиц, не смущают их округлые бедра, не слышит он любовных призывов.

Сгорая от жажды, вновь припадает к волшебному роднику.

Целуя прохладные губы, жадно слизывает с них живительную влагу, у самого соска, нежного, словно бутон розы, ловит языком сбежавшую капельку.

Сладко стонет ведьма, крепко обнимает его, шепчет на ухо:

— А коль так — через лилу ступай, простись с прошлым. Обручись со мной навек.

— За тебя готов и в полымя, чаровница.

Вода подталкивает его к неистовому огню, пожирающему все людские грехи и беды.

— Ступай, ничего не бойся, ты под моей защитой.

Размыкается хоровод, разбегается в страхе толпа, оставляя Петра наедине с трескучим пламенем, сеющим вокруг жадные искры.

«Забудь все», — звучит в голове голос Воды. Он делает первый шаг, потом еще один. Проглоченный огнем, шествует по раскаленным углям, не чувствуя ни боли, ни страха.