Иван Панькин - Легенды о мастере Тычке

И вот Тычка дождался соседа и сказал ему:

— Сегодня будем играть моими шахматами, и начну игру белыми фигурами я.

— Пожалуйста, — ответил сосед. — Все равно проиграешь.

Когда Тычка расставил шахматы, сосед изумился: мастер из белого дерева вырезал воинов Александра Невского, а из черного — псов-рыцарей. А кому приятно такими фигурами играть? Сосед проиграл, конечно, и больше носа не показывал к Тычке.

И теперь, когда его спрашивали, почему он больше не хулит мастера Тычку, тот отвечал:

— Я стал придерживаться такой пословицы, в которой говорится: "За молчание подарки дают".

Пусть и говорят, что за молчание подарки дают, но без языка и колокол становится немым. Для чего же он тогда нужен миру? Однако излишнее вяканье доводит и до бяканья. А мы, кузнецкослободские, народ экономный, каждое пасённое слово стараемся держать за щекою. Так что простите уж, если моя притча будет короче носа птичья и сложится не так хорошо и бойко, как у рогожинских слобожан, которые науку познают каждый день на базаре и едят печатные пряники. Мы люди неграмотные, от дедовских времен довольствуемся пряниками неписаными, на базар ходим только по праздникам. И живем просто: сами ездим на кобылах, жены на коровах, дети на телятах, слуги на собаках, кошки на лукошках. Но стараемся думать так, как плотник с топором и писака с пером. Каждое утро просыпаемся с думою-мечтою, как бы на лету комара подковать и мастерством выше Тычки стать. А он оказался такой хват, чего ни сотворит, будто на булате напишет, и его имя не сотрешь. Не говоря уж о том, что он умел на обухе топора рожь молотить и ни одного зерна не уронить.

Как-то раз он принес к нам в цех небольшой кубик, сделанный из самой прочной стали. Кубик был как кубик, ну, величиной, примерно, в один кубический сантиметр. Но все его стороны были настолько отшлифованы, в них глядеться можно. Проведи по его площадям линейкой прямотою солнечного луча и зазора не увидишь.

Дал он этот кубик нам.

Мы повертели, повертели его в руках, что могли сказать? Сделан он был так, как мог сделать сам тульский бог, по солнечной линейке.

— Вы ничего не заметили в этом кубике? — спросил нас Тычка.

Мы только пожали плечами. А он нажал на один из его уголков, и этот кубик распался еще на сто кубиков. Всю эту крупу он опять передал нам, мы как ни старались их снова собрать в один, но так и не могли. А Тычка потряс кубики-малютки между ладонями, и они опять слиплись вместе. Мы все глядели на этот кубик, как гуси на зарево, и от удивления гагакнуть боялись. Вроде бы не велика штучка, да мотовата. А нам всегда кажется, что если нужно сделать что-то большое, нужна и большая площадь. Ан нет, оказывается, и на самой малой площади можно сделать больше большого. И еще мы забываем о том, что, кроме задумки, каждому творящему человеку нужна та смелость, которой, кажется, ни у кого из нас до сих пор не было. В этом, наверно, и есть секрет мастерства и, наверное, поэтому нам не удается до сих пор подковать комара на лету.

Если уж забрякали дугами, видно, не улежать и хомутам.

Могуч тот, кто душой чувствует свое ремесло и владеет многими знаниями. По-моему, таким могучим является мастер Тычка.

С вашего позволения расскажу я о нем один случай.

Однажды, теперь уж не помню когда, к нам на завод привезли станок. С первого взгляда, в нем будто бы не было ничего особенного. Одна святая простота. Но эта проклятая машина оказалась капризной, как избалованная невеста из богатой семьи. С одного конца хитро, с другого мудреней, а в середке ум за разум заходит. Кому ни поручали собрать станок и пустить его в ход, ни у кого это не получалось. Хотя охотников было очень много. Когда мастеровые приступали к делу, у каждого появлялось чувство беспомощности, как у цыпленка, упавшего в яму: кричать — голос слаб, взлететь — крылья малы. Потопчутся, потопчутся возле станка, как тетерева на току, покружатся, покружатся вокруг него, как вокруг кольца, и, не найдя ни начала, ни конца, отходят прочь. И наконец, тот бедный станок настолько замучили, что если бы он был бычком, то перебодал бы всех от злости. Когда позвали мастера Тычку, люди сбежались к тому станку чуть ли не со всего завода посмотреть, что же получится у носящего имя лучшего мастера столицы мастеров. Тычка сначала погладил станок, как заморенную лошадь в дороге, потом втиснул в его нутро несколько деталей, позвенел ими, привернул их гайками, и все услышали, как станок задышал, и почувствовали, что ежели Тычка сейчас втиснет в него еще несколько деталей — станок заговорит. А у нас на заводе было два человека — Василь Васильев и Василь Петров, которые получали деньги за то, что они числились на должностях хитрецов-мыслителей. Хотя я и не должен сказывать, чем они занимались, да и завод держал это в строгом секрете, но весь город знал, что они половину жизни отдали на раздумье, как бы корову разрубить надвое, чтобы зад доить, а передок во щах варить. У Василь Васильева и Василь Петрова слава была так велика, что без них ни одно собрание и ни одно техническое совещание не обходилось. Для этих хитрецов-мыслителей в президиуме любого собрания специально ставили два стула, нужны они были здесь или не нужны. Без их речей и наставлений ни одна кошка не котилась в Туле. Они могли все: и хромого научить ковылять. Их побаивались даже маститые конструкторы. Если кому-нибудь давали проектировать самую обыкновенную деревенскую телегу, то при обсуждении проекта он робел, как бы Василь Васильев и Василь Петров не вставили палки в колеса его телеги или же не предложили колеса рубить пополам, чтобы они лучше катились.