Хатка Бобра - Как Веприк, сын Тетери, маманю спасал

Рыбина внимательно и злобно поглядела незваной няньке в лицо и Чудя немного испугался.

— Ого, какие у нас зубёшечки, — пробормотал он, не отрывая взгляда от рыбьей пасти, — хуже, чем у моей ненаглядной Матрёшечки…

Тут рыбина оскалилась и попыталась откусить ему ногу. Березовец обеими руками зажал ей пасть и, налегая всем телом, ухитрился засунуть рыбину себе между колен. Рыба кряхтела и вырывалась, но Чудород не сдавался и обнимал ей рот руками и ногами, никак не успевая сообразить, что ему делать дальше. Он бы с удовольствием врезал неприятельнице кулаком между глаз, но боялся, что эта животина приходится какой-нибудь родней царю или царицу — не зря же она по дворцу плавает. Наблюдая, как гость прыгает верхом на рыбьей голове, царица с отвращением сказала мужу:

— Что за гости у тебя! Пойди-ка поищи второго такого болвана!

Обнаружив, что царь, увлеченный представлением, хохочет, шлепая себя по бокам и пуская изо рта пузыри, царица со злостью сказала:

— Далеко искать не придется!

«Эге, — заметил себе Чудород. — Хозяйка-то здешняя не в мед, видно, обмокнута. Такая-то царица и у меня дома есть.»

Царица взвилась с места и шлепнула себе на косматую голову голубую светящуюся медузу вместо шапки. Медуза хотела удрать, но царица так стукнула по ней кулаком, что та из синей сделалась красной и испуганно притихла.

— Чтоб, когда я вернусь, этого мужика глупого уже здесь не было! — приказала морская хозяйка.

— Которого? — хором спросили Чудород и царь, но царицы уже след простыл.

— Меня, наверно, — сказал подводный хозяин. — Давно она меня из дома не выгоняла.

Чудя тем временем, зацепившись пяткой за камень, смог стянуть с ноги один сапог и плотно нахлобучил его своей рыбе на морду. Рыба мотала головой, вертелась, но сапог снять не могла, потому что рук у нее не было.

— Эй, славный царь, — позвал Чудород, подойдя в одном сапоге к каменному трону и становясь на цыпочки. — Ч-ч-ч! Времени у нас мало! Слушай: есть у меня одна волшебная песня — Змея Горыныча приманивать. Хочешь научу?

— А Змей Горыныч на гуслях играть умеет? — спросил водяной.

— Он женщин крадет! Надо только женскую красоту в песне прославить — и он уже тут как тут. Я свою жену уже того… прославил. Слушай:

— Это не про мою кровопивицу, — печально признался морской царь. — Она в Никее никогда не была. И потом — у нее же хвост, откуда у нее нога, чтобы гордо ступать? Если только оторвет у кого-нибудь… У тебя той, левой, бабушкиной, не осталось?

— Слова немного переделать надо и все дела: вместо «золотоволосая» — «зеленоволосая», вместо «гордость»…

— «Пакость» — обрадованно подсказал царь. — «Пакость морская»! А вместо «прелестная» — «противная»!.. Я ее знаешь как зову, когда не слышит? Рыба! Просто рыба и всё! Как там? «Ты мне подаришь свой взгляд, тухлая рыба?» — водяной радостно захихикал.

Пошептавшись, прославители женской красоты завопили дружным хором:

— Последняя строчка длинная очень, — критически заметил Чудород.

— Зато от души! Давай еще раз, а? Три-четыре! «Рыба волосатая»… О! Змей Горыныч летит!

Чудя, который никак не ожидал, что от его волшебной песни получится какой-нибудь толк, с изумлением оглянулся и исполнился ужаса: к ним неслась славная царица в съехавшей набекрень светящейся медузе.

— Ты это о ком «рыба волосатая»?! — в гневе кричала она на мужа.

— Не волосатая! Лысая! — попытался вступиться Чудя.

— Какая волосатая? — неискренне удивился водяной. — Мы разве пели «волосатая»? Мы пели… это… «усатая»!

— Да, сверху лысая, снизу усатая, — поддержал его Чудя. — А сбоку — полосатая.

Чтобы порадовать царицу, он подхалимски ей улыбнулся и получил медузой прямо по физиономии.

— Тухлая, значит, рыба?! Рыба, да?! Рыба?!!!

— Рыбка! — поправился провинившийся супруг. — Это я так ласково выразился. Рыбка моя.

— Тухленькая! — добавил Чудя.

— Я вам покажу «пакость морскую»! Я вам покажу «тухленькую рыбку»! — визжала царская жена, швыряя в певцов обстановкой тронного зала: морскими звездами, камешками и рыбками. — Уроды!