Вероника Батхен - Неужели я умру?

Долгое время я не мог избавиться от преследуемого меня чувства ненависти. Просыпаясь утром, я пытался отпустить, перевернуть страницу пережитого в тот вечер, боролся с призывами отмщения. Но это было невозможно, невыносимо, беспощадно. Каждую ночь меня посещал один и тот же сон. Роковой фрагмент повторялся до самого моего пробуждения: в окружении безликой толпы бездыханно истекает кровью мисье Деданж, и всем этим довольствуется презрительный взгляд Руста. Он повторяет одну и ту же фразу: «…я превращу Вашу жизнь в существование». Я пытаюсь ударить обидчика, но это получается издевательски слабо и лишь раззадоривает окружающих. Я кричу Лимерцию: «Сделай же хоть что-нибудь! Прошу тебя!» Он молчит, и нет на его лице ни сострадания, ни насмешки — безликая физиономия. И так каждый день. Что-то шепчет мне о мести. Убеждает меня, что это единственное избавление от разрушения души. Это не мой внутренний голос, наверное, как раз-таки Вестос сдерживает меня от возмездия.

Это превратилось в борьбу с навязчивыми мыслями, беспощадно атакующими сознание. Иногда они настолько завладевали мной, что я, сам того не замечая, терял ощущение реальности. Я молил Всевышнего наслать на меня забвение и больше никогда не вспоминать те самые минуты, которые оставили столь болезненное клеймо на душе. Но чем сильнее я сопротивлялся, тем хуже мне становилось.

Месье Деданж жил теперь у мамы с папой. Каких только усилий стоило папе убедить маэстро согласиться на это предложение. Когда я принес спрятанный портрет его супруги, Деданж на мгновение забыл о посетившем нас, как он любил говорить, приключении. Он плакал и смеялся, целовал изображение жены и заботливо обращался к ней: «Как я рад тебя видеть! Ну как ты? Я так волновался». Что-то в нем изменилось: он больше проводил времени в одиночестве, но на лице его не было и намека на уныние. Иногда я как будто слышал его мысли, разделял его тоску по мастерской, воспоминания о жене. По вечерам мисье часто беседовал со мной и говорил, что мне необходимо перестать бороться, принять происходящее и помнить, что жизнь справедлива.

— Когда ты борешься, ты не принимаешь изменения, Шаду. Я знаю, как трудно избавиться от истощающего чувства мести, как сложно не судить. Ты должен работать над собой, продолжать вести внутренний диалог. Этому было суждено сбыться, дабы вернуть твой взор к горизонту мудрости. Мы и есть творцы. Любовь, радость, милосердие, так же как и ненависть, гнев, зависть — дети своего творца. Так люби же своих детей!

— Разве возможно полюбить то, что разрушает? Как же избавиться, если не бороться?

— Признать, Шаду! Не прятаться, а сказать себе: «Да, все это есть. Я говорю всему происходящему: «Да» и продолжаю жить созидая».

— Месье Деданж, я обещаю Вам, что мы вернем мастерскую!

— И сделаем это все вместе! — раздался позади нас уверенный голос Гелны. — Ведь нам не впервой преодолевать препятствия. Правда, месье Деданж?

Он улыбнулся, опустил голову, а затем, бросив доверчивый взгляд, одобрительно кивнул.

Самая жестокая кара для наших врагов — это видеть нас счастливыми. И я решил просто жить и радоваться, несмотря ни на что. Да, именно это и есть тот самый способ стать счастливым — взять на себя ответственность за это решение, довериться происходящему, признать все трудности и действовать. Не взвешивать все за и против, не искать оправданий, не жить, боясь будущего. За эти два года жизнь отсекла все ненужное и предоставила скульптору неотесанную глыбу мрамора, из которой предстояло теперь создать шедевр. С ощущением неисчерпаемой благодарности я открыл новый этап своего пути.

Мистер Чегони с радостью согласился обустроить его подвальчик. И на месте некогда ветхого погреба «Палитра чувств» образовалась небольшая, но уютненькая студия искусств. Первые полгода дела шли неважно и вырученных средств с трудом хватало на содержание новой мастерской. Но с каждым днем во мне просыпалось все больше страсти к любимому делу. Работая без остановки дни, а порой и ночи напролет, я, уставший, но счастливый, разукрашенный с ног до головы во все цвета радуги, в объятиях Гелны возвращался домой. И только едва солнце касалось моих глаз, как я прямиком летел обратно навстречу нескончаемому творческому потоку.

Изменились и работы месье Деданжа. В них появилась неведомая мне ранее таинственная искра. Маэстро был волшебником, иначе я не мог объяснить соблазнительную силу его картин. Так же, как и не мог объяснить его загадочность. Условием его работы было написание двух произведений в месяц для хегринского приюта, на что я отреагировал безвозмездным согласием. Самоотверженно трудился и мистер Чегони. Порой опилки под его ногами напоминали засасывающие в бездну зыбучие пески. Удивительно то, что этот причудливый старик влюбился в одну из посетительниц — светскую даму, которая владела антикварной лавкой напротив. Спустя несколько дней, посреди работы, его будто бы что-то укололо и, засучив по локоть рукава, с застрявшими опилками во взъерошенной голове, он, будто одержимый, устремился в магазинчик напротив и сделал предложение руки и сердца обескураженной даме на глазах у всех посетителей. Как ни странно, она дала свое согласие! И как позднее выяснилось, они вот уже как двадцать лет были друг в друга влюблены, но боялись быть навязчивыми. Страх протяженностью в двадцать лет. Мистер Чегони так и не смог ответить, что же все-таки его подтолкнуло на столь отчаянный шаг. Главную управленческую роль взял на себя папа. Все, что касалось юридических и экономических аспектов, возлагалось на его плечи. И, признаюсь, справлялся он с этим блестяще. Мама освоила навыки флористики и декорирования помещений и нашла себе активное применение в организации свадебных торжеств и праздников. На эту идею ее натолкнул мистер Чегони, предложив потренироваться на его свадебном мероприятии. Он своими руками выпилил арку, которую доверил в заботливые женские руки, ведь только они способны так изящно украсить простые вещи. Спустя пару месяцев Найта с трудом справлялась с расписанными на год вперед заказами. Гелна занималась написанием книг, создав широкий круг единомышленников. Она выбиралась в парк и не навязчиво подслушивала истории людей, которые впоследствии становились героями ее романов.