Кэтрин Эпплгейт - Креншоу

– А что, если ты все-таки видимый? Нельзя, чтобы ты сам шел в мою комнату по коридору. А что, если папа проснется и захочет перекусить? Что, если Робин приспичит в туалет?

– У нее что, нет в комнате кошачьего туалета?

– Нет. Нет у нее в комнате кошачьего туалета. – Я показал на унитаз.

– Ах да, точно. Теперь я что-то такое припоминаю.

– Слушай меня внимательно, мы сейчас пойдем ко мне. Веди себя тихо. И если кто-нибудь вдруг выйдет, ты просто… ну не знаю… замри. Притворись плюшевой игрушкой.

– Плюшевой? – обиженно переспросил Креншоу. – Я верно расслышал?

– Делай, как я говорю.

В коридоре было темно, если не считать света, что лился, точно расплавленное сливочное масло, на ковер из ванной. Для своего внушительного размера Креншоу передвигался очень тихо. Вот почему кошки – восхитительные охотники.

Я услышал позади себя тихий скрип.

Робин вышла из своей спальни.

Я резко повернул голову и посмотрел на Креншоу.

Он застыл на месте. А потом открыл рот, обнажив зубы, словно один из тех запыленных мертвых зверьков, на которых можно посмотреть в музее естественной истории.

– Джекс? – позвала Робин сонным голосом. – С кем ты тут разговаривал?

– Эм… С Аретой, – сказал я. – Я разговаривал с Аретой.

Я терпеть не могу врать. Но выбора у меня не было.

Робин зевнула:

– Ты ее купал, что ли?

– Да.

Я смотрел то назад, то вперед, то вперед, то назад.

Сестра.

Воображаемый друг.

Сестра.

Воображаемый друг.

Арета подбежала к Робин и уткнулась носом ей в ладонь.

– Арета совсем сухая, – заметила Робин.

– Я высушил ее феном, – быстро придумал я.

– Она же терпеть не может фен. – Робин поцеловала Арету в макушку. – Правда, малышка?

Судя по всему, Робин не замечала Креншоу. Может быть, потому, что в коридоре было довольно темно. А может, потому, что он и впрямь был невидимым.

А может, потому, что ничего из этого на самом деле не было.

– Она пахнет так… – улыбнулась Робин. – Приятно так, по-собачьи.

Я взглянул на Креншоу. Он закатил глаза.

– Ну ладно, – зевая, проговорила Робин. – Пойду спать. Спокойной ночи, Джекс. Люблю тебя.

– Спокойной ночи, Робин, – ответил я. – Я тоже тебя люблю.

Стоило сестренке только закрыть за собой дверь, как мы тут же пошли ко мне. Креншоу запрыгнул на мой матрас, словно на свой собственный. Когда Арета попыталась к нему присоединиться, он заворчал. Но не особо убедительно.

– Мне нужно понять, что происходит. – Я прислонился спиной к стене. – Я что, с ума схожу?

Хвост Креншоу то поднимался, то опускался, лениво рисуя в воздухе букву «S».

– Нет, скорее всего, не сходишь. – Он лизнул лапу. – Кстати, хоть я и рискую повториться, но что там с фиолетовыми мармеладками?

Я не ответил, тогда он свернулся в клубок, став похожим на пончик, обернул себя хвостом и закрыл глаза. Его мурлыканье напоминало папин храп – звук был такой, словно у моторной лодки сломался двигатель.

Я все смотрел на него, на огромного мокрого кота, шерсть которого так походила на смокинг.

Все можно объяснить логически, говорил я себе. И часть меня – та, что любила науку, – очень хотела понять, что же происходит.

Но еще бо́льшая часть меня была уверена, что мне будет лучше, если эта галлюцинация – этот сон, это нечто — исчезнет. Позже, когда Креншоу успешно покинет мой дом, не говоря уже о моем мозге, я смогу подумать, что же все это значит.

Негромкий стук в дверь возвестил мне о возвращении Робин. Она всегда выстукивает начало песенки про автобус: «тук-тук-та-та-тук».

– Джексон?

– Робин, пожалуйста, иди спать.

– Я не могу уснуть. Я скучаю по моему мусорному ведру.

– Мусорному ведру?

– Папа забрал его, чтобы продать на дворовой распродаже.

– Я уверен, что это ошибка, Робин, – сказал я. – Никто не захочет покупать твое мусорное ведро.

– На нем были синие кролики.

– Утром мы заберем его из гаража.

Арета сделала движение, чтобы понюхать хвост Креншоу. Он зашипел.

Я приложил палец к губам, делая ему знак замолчать, но Робин, кажется, и так ничего не слышала.

– Спокойной ночи, Робин, – сказал я. – Увидимся утром.

– Джексон? – вновь раздался голос сестры. Я потер глаза и застонал – я видел, как родители не раз делали так же.