Тамара Михеева - Асино лето [litres]

– Это же Старый лагерь, – удивилась Ася.

– А ты думала, мы тебя в Сказочное королевство отнесём? – съехидничал Горыныч.

Признаться, так Ася и думала.

– А кто же будет меня лечить?

– Да вот они.

Над поляной светящейся метелью носились, кружились, вертелись солнечные пятна. Они прыгали по траве, по кустам акации, по дорожке, по флагштоку и развалившейся трибуне. Тут были не только солнечные зайчики. Были солнечные белки, котята, бурундуки, медвежата, щенки, цыплята, даже солнечные оленята, жеребята и телята. Среди солнечной круговерти то тут, то там мелькало золотистое пятнышко: это ускакал резвиться вместе с солнечными зверятами гном Ёж. Улыбчивый и прыгучий, он сам был как солнечный зверёк. Ася во все глаза смотрела на их догонялки-прыгалки. А Ёж уже привёл солнечного бельчонка и солнечного козлёнка. Бельчонок был остролицый, юркий, хвост торчком, а козлёнок – лобастый, лопоухий, добродушный. Они пробежались по Асиным ногам. Стало тепло и щекотно. Козлёнок посмотрел на Асю хитрыми светящимися глазами и шершавым языком слизнул кровавые струйки. А бельчонок обмахнул коленки хвостиком, и все ссадины затянулись прямо на глазах. Боль прошла. Коленки стали такими загорелыми, будто Ася всё лето загорала на юге одними коленками.

– Спасибо, – смущённо пробормотала она и спросила: – А я думала, солнечных зайчиков, ну… всех солнечных… только зеркальцем пускать можно, разве нет?

– Зеркальцем – это когда на работу, – улыбнулся козлёнок, – а здесь наш дом.

Они засмеялись и ускакали. Солнце поднималось всё выше, высохла роса на траве. Скоро объявят подъём.

– А они целый день здесь играют? – спросила Ася.

– Нет, только утром. Сейчас ещё немного порезвятся и спрячутся в цветы, – объяснил Сева.

А Горыныч сказал:

– Нам пора. Если хорошо себя чувствуешь…

– Прекрасно чувствую! Летим!

Горыныч рассмеялся:

– Ну нет! Уже проснулись повара и вожатые. Представляешь, что они подумают, если увидят летящую Прасковью Шустову?!

Пришлось идти пешком. Это тоже было интересно. Горыныч сел Асе на одно плечо, Сева – на другое. Когда перешли мостик, их догнал сияющий разрумяненный Ёж и сел Асе на макушку. От него было жарко, как от солнца.

– Сева! – вспомнила Ася. – Ты же хотел мне что-то показать!

– Поздно уже, – вздохнул Сева. – Как родниковый цветок распускается, можно только ранним утром увидеть.

– Родниковый цветок?!

– Ну да. Спускайся вот здесь к ручью.

Без тропинки, через кусты Ася спустилась в овраг, где шумел ручей.

– Иди прямо по воде, против течения.

Вода была холодная. Ноги скользили по камням, вязли в песке, но Ася упрямо шагала против ручейного течения. Очень уж хотелось посмотреть родниковый цветок.

Постепенно ноги привыкли к воде, даже весело стало. Струйки щекотали кожу, почти как солнечный бельчонок.

– Пришли, – сказал Сева.

В большой ручей впадал маленький. Его студёная вода сотнями игл впилась Асе в щиколотки. Ручеёк бежал из круглого, как блюдце, родника.

– Вот он.

– Это обычный родник, – засомневалась Ася.

– Много ты понимаешь! – обиделся Горыныч. – Это он сейчас обычный, а если бы…

– …Некоторые под ноги смотрели, – подхватил Ёж, – не упали бы и увидели, как он распускается!

– Можно, конечно, на закате прийти, – сказал Сева, – посмотреть, как он закрывается и под землю уходит. Но это не так красиво.

Асе очень-очень захотелось увидеть, как распускается родниковый цветок.

– А завтра утром нельзя? – умоляюще спросила она.

– Конечно, можно!

– Мы за тобой зайдём!

– Только, чур, не пищать, что рано встать не можешь!

– Нет, я люблю рано вставать, – сказала Ася и стала выбираться на сушу.

– По земле не пройти, – сказал Ёж, – всё заросло. Только по ручью.

– Замёрзла, да? – забеспокоился Сева.

– Ничего…

Гномы проводили Асю до корпуса. Лагерь «Светлячок» просыпался. Хлопали окна и двери, от столовой плыл запах манной каши. Мимо прошёл тренер Жора, посмотрел подозрительно, хоть гномы и спрятались в карманы Асиного сарафана.

«Ох, не опоздать бы! – с тревогой подумала Ася. – А то начнут приставать: где была?» Почему-то никому не кажется странным, если человек поздно ложится, но никто не понимает, если он по доброй воле встаёт ни свет ни заря.

Уже около самого корпуса Горыныч сказал:

– Привет передавай Манюне и Марусе.