Джанни Родари - Гондола-призрак

— Святой Марк, воля твоя, — ахнул тюремщик, прикладывая ладонь к груди, чтобы унять сердцебиение, — этому бездельнику Пульчинелле??? Он сбежал вместо вас?

— Ты сам сказал, добрый человек [30] Принятая на Востоке формула вежливого утвердительного ответа. . Тюремщик застыл, словно никак не мог решить, что ему более подобает — умереть на месте от разрыва сердца или бить тревогу. Но, в конце концов, решил обойтись и без того, и без другого.

«Помолчу-ка я, пожалуй, — подумал он. — Пусть мой сменщик обнаружит побег и предстанет перед очами разгневанного коменданта Пьомби. Через два часа конец моей смены, сейчас я просто тихонечко отсюда выйду, а потом уж меня здесь точно никто долго не увидит».

Сказано — сделано. Бравый тюремщик, как можно догадаться, не любил усложнять себе жизнь.

Но он упустил из виду, что его сменщик тоже не отличался боевым характером и не любил подвергать себя начальственному гневу. Обнаружив побег Пульчинеллы, он тоже решил промолчать и предоставить другим нести ответственность за поднятую тревогу.

«Навещу-ка я лучше своего тестя. Он из своей деревенской глуши все меня приглашает да приглашает, а я все никак не соберусь. А тревогу поднимать — нет уж, увольте, пусть лучше кто-нибудь другой об этом позаботится».

Через три дня комендант Пьомби по-прежнему пребывал в неведении, что такому закоренелому злодею, как Пульчинелла, удалось ускользнуть. Другие заботы его донимали.

— Странно, — бормотал он, меряя шагами кабинет. — Ей-богу, странно. За последние три дня мои тюремщики стремительно убывают в числе. Один внезапно заболел, другой испросил разрешения навестить престарелых родителей, а третий вообще взял да умер, и его вдова пришла сообщить, что он не в состоянии больше выходить на службу. Как хотите, а есть тут какой-то душок нехороший.

И, словно действительно почуяв какой-то запах, он сильно втянул ноздрями воздух. Потом вытащил из кармана табакерку и угостился, одной за другой, семнадцатью добрыми понюшками [31] Вплоть до конца XVIII века обычай нюхать мелко растолченный табак был гораздо более распространен, чем курить его. . После чего чихнул семнадцать раз подряд и с этого момента мысль о тюремщиках его больше не беспокоила.

А мы поспешим узнать, как поживают два других персонажа нашей повести, долгое время остававшиеся в небрежении.

— Панталоне и Коломбина! — воскликнет здесь памятливый читатель.

Они самые — жадный хозяин и сметливая служанка.

Панталоне проводил дни в стенаниях о своей злой судьбине:

— Я потратил кучу денег, чтобы дать убежать сыну халифа. И он убежал — да так проворно, что я и след его потерял. А с ним — и возможность получить причитающееся вознаграждение, доставив его к отцу! Мой племянник Линдоро меня бросил. Моя служанка Коломбина знать ничего не знает, ведать ничего не ведает. Тюремщик, которого я подкупил, тянет из меня деньги, угрожая донести в Совет Десяти. Все несчастья слетелись к этому дому, словно их магнитом к крыше притянуло. Как жить?!

Коломбина была лучше осведомлена, что случилось, но чтобы уберечь Линдоро от дядюшкиного гнева, сидела тихо, как наседка на яйцах. И только пыталась утешить своего хозяина.

— Синьор Панталоне, — говорила она. — Вы уже столько дней крошки во рту не держали. Не угодно ли, я зажарю цыпленка в остром соусе? Уж такой он острый, чертям в аду жарко станет!

— Мне угодно, чтоб ты сама провалилась к чертям со своим соусом! — в ярости отвечал Панталоне.

— Полегче, полегче. Не хотите цыпленка, давайте я настрогаю печень да зажарю ее по-венециански [32] «Печень по-венециански», то есть нарезанная длинными узкими полосками телячья печень в сливочном соусе, до сих пор остается одним из самых узнаваемых блюд венецианской кухни во всем мире. ?

— Чтоб тебе печень настрогали да зажарили! Не нужны мне твои разносолы! Мне нужны мои деньги! Мне нужен сын халифа! Нужен Линдоро! Нужен Арлекин!

— Слишком вы многого хотите за раз, — рассудительно отвечала Коломбина.

Как-то вечером Панталоне вышел прогуляться вдоль канала, на котором стоял его дом. Погруженный в свои мысли, он не обращал внимания ни на холод, ни на сырость. Это было удобно — хотя, конечно, и грозило скорой простудой.

Взойдя на очередной мост, он оперся на перила и испустил тяжелый вздох. Вода под ним своей чернотой навевала мысли о похоронах. И исходивший от нее запах кладбищенских цветов только усиливал впечатление.