Лиза Адамс - Каспер в Нью-Йорке

Вот и первый этаж. Двери, словно поразмыслив: выпускать? не выпускать? – медленно разъехались в стороны. И тут в кабине погас свет. Кэт в отчаянии нажимала одну кнопку за другой. Никакой реакции.

Она выбежала на площадку и распахнула дверь, ведущую на лестничный марш. Там было темно – хоть глаз выколи. Вдобавок ко всему Кэт показалось, что она слышит какие-то ЗВУКИ.

– Эй, девонька-а? – вдруг окликнул негромкий голос из темноты.

Кэт закричала и выскочила на улицу.

Как назло, ни один телефон во дворе не работал. Кэт побежала по направлению к Тринадцатой авеню – там наверняка должны быть исправные аппараты, откуда она сможет дозвониться до полицейского участка.

Только когда Кэт выбежала из арки и очутилась на тротуаре, до нее дошло, что ЧТО-ТО НЕ ТАК. Какой-то диссонанс, дискомфорт... Она не узнавала улицы, которую переходила как минимум два раза в день и наизусть помнила все вывески на шесть миль вверх и вниз по ее течению...

Что же случилось с Тринадцатой авеню?

Нет, решила Кэт, дело не в тишине, которая окутала все кругом. Хотя тишина и была какой-то уж больно глухой и неподвижной... Может, оттого, что скоро половина первого ночи? «Но ведь завтра суббота,» – тут же возразила сама себе Кэт.

Хорошо. А если предположить, что Кэт потеряла счет времени и сейчас уже не первый час, а, скажем – четвертый? Нет, дело определенно не в тишине...

И тут девочка, кажется, все поняла. На всей Тринадцатой авеню, насколько хватало глаз, не горел ни один фонарь!.. Кэт осмотрелась – в окнах жилых домов также не было ни огонька. Вот откуда дискомфорт – Кэт приходилось все время напрягать зрение!

«Постой-ка… Но в таком случае телефонные автоматы не будут работать, верно?» Девочка подбежала к ближайшему стеклянному колпаку с надписью TAXOPHONE и сорвала трубку.

Вой вьюги. И далекие-далекие голоса – все то же самое, что она слышала по телефону у себя дома.

– Что случилось? – прошептала Кэт.

Ей было страшно.

Однажды, когда Кэт не исполнилось еще семи лет, она проснулась и услышала за окном на улице непонятную речь. Ей показалось, что разговаривают на русском языке. «Ночью была война и Нью-Йорк завоевали русские!» – с ужасом подумала тогда Кэт. Она тут же включила телевизор в своей комнате, и (о, Боже!) симпатичный диктор тоже нес какую-то тарабарщину!.. «Мы погибли! Сейчас в квартиру ворвутся русские солдаты и перестреляют нас!» Родная комната – уютное безопасное гнездышко – сразу предстала перед Кэт в каком-то ином, отчужденном свете. Каждая вещь, каждая игрушка еще прошлым вечером успешно выполняли роль талисманов, эффективных противоядий от коварных укусов внешнего мира. А теперь они будто покрылись прозрачным налетом враждебности. «Меня застрелят в этой комнате, среди моих игрушек,» – плача, причитала тогда Кэт... Конечно же, беспокоилась она напрасно. Через минуту из родительской спальни пришла мама и объяснила ей, что за окном разгружают машину с мебелью рабочие-эмигранты, а по телевизору показывают передачу о Достоевском...

Но тот давний страх, как оказалось, крепко въелся в мозги. Сейчас Кэт до мельчайших подробностей вспомнила чувство враждебности, исходящее от знакомых и родных вещей, которые всю жизнь только прикидывались твоими друзьями, а на самом деле только и ждали, когда ты повернешься незащищенным местом.

Тринадцатая авеню не изменилась – она оказалась ИЗМЕННИЦЕЙ.

Дома, включая даже разноцветную, почти игрушечную коробочку детских яслей, теперь грозили Кэт страшными тайными, спрятанными в глубинах своих подъездов и бойлерных. Узловатые тополя, неподвижно застывшие в сквере, спешили обрадовать ее сообщениями о количестве произведенных под их сенью актов убийства и насилия. Каждый шаг девочки отдавался многократным эхо, будто тротуар сухим асфальтным голосом констатировал: «Я пасу эту девчонку. Как бы быстро она не двигалась – ей не уйти от меня...»

Кэт в полной растерянности остановилась посреди улицы. Все настойчивей казалось, что ее и вправду «пасут», не выпуская из поля зрения ни на секунду.

Словно огромная птица пронеслась над улицей, осенив Кэт своей густой, почти осязаемой тенью. Девочка невольно пригнулась.

– У вас все в порядке, мадемуазель?

Кэт оглянулась. На нее смотрел какой-то тип во фланелевой рубашке и мешковатых джинсовых брюках. Пояс брюк прятался под огромным животом. Голова незнакомца была приплюснутой с боков, и глаза от этого казались посаженными так близко, что были похожи на математический знак бесконечности, распиленный по талии тонкой переносицей.