Диана Кинг: Том и Джерри в гробнице императора

– А вот и наш обед! – перебил Удава Гарольд, указывая на дальний угол зала.

Из дверей кухни выползла официантка Черепаха. На ее отполированном панцире стоял поднос с заказанными блюдами. Медленно и неуверенно она начала свой долгий путь через весь зал.

Двери с треском распахнулись, и в ресторан с громким топотом ввалилась молодая чета Носорогов. Молодожены огляделись и уселись за ближайший столик. Жених нервно поправлял пестрый галстук и глухо бубнил о том, что кое-кому нужно обломать рога. Невеста всячески его успокаивала и просила не совать рог не в свое дело.

– А их столик, между прочим, обслуживает Ленивец, – злорадно заметил Гарольд. – Вон он, под потолком висит, до сих пор пересчитывает чаевые от вчерашних клиентов. Где ему за нашей Черепахой угнаться! Если он и обслужит этих молодоженов, то только к их серебряной свадьбе... Пойду-ка я, подгоню нашу официантку Черепаху. А то, пока она доберется, все продукты скиснут.

– Пожалуй, ты прав... Поспеши, – кивнул Джерри. – Но мы, кажется, немного отвлеклись, – Мышонок обернулся к Королевскому Удаву. – Продолжайте, пожалуйста, ваш рассказ.

– Полгода назад Сорока на хвосте принесла деду письмо. Дед расписался в получении и тут же вскрыл конверт. Он надеялся, что это по поводу публикации манускрипта: какие-нибудь предложения, рекомендации, варианты ключа... Но из конверта выпали только небольшая записка и засушенный лепесток бархатной розы. Помню, дед удивленно прочитал письмо, скользнул хмурым взглядом по сморщенному лепестку и страшно разозлился. Он кричал, что ему уже осточертели дурацкие шутки, что вместо специалистов-языковедов ему пишут разные шарлатаны, что никто в мире уже не интересуется великими тайнами древних цивилизаций... Он остервенело измял и проглотил конверт, а потом заперся в своей комнате. Сколько я ни стучался, сколько ни шипел под дверями, дед не открывал. Мне ничего не оставалось, как отправиться ночевать к отцу, тем более, что на небе собирались тучи, а ночью разразилась настоящая буря. А утром я узнал, что обугленное тело деда нашли на высоковольтных проводах...

– Конечно же, было расследование? – предположил Джерри.

– Да, – угрюмо кивнул Шарль Лассо. – На теле не было обнаружено никаких следов насилия, поэтому суд присяжных заседателей, принимая во внимание возраст деда и его некоторую рассеянность, признал причиной смерти несчастный случай. Дед, мол, хотел починить проводку и, не соблюдая мер безопасности, заполз на высоковольтную линию. В некрологе так и написано: «Еще один сгорел на работе». Но я-то знаю, что мой дед был очень осторожным, обстоятельным и методичным Удавом. Никогда в жизни он не полез бы чинить проводку во время грозы. Тем более, что никаких повреждений обнаружено не было.

– Это установлено наверняка? – встрепенулся Мышонок Джерри.

– Да, – кивнул Шарль Лассо. – И я обратил внимание присяжных на этот факт. Но следователь предположил, что к моменту смерти дед уже успел все починить. А к моему мнению никто не прислушался. Даже отец...

– А вот и наш обед, – радостно закричал Гарольд, приближаясь к столику с подносом в руках. – Как раз к ужину. Джерри, вот ваша творожная запеканка и коктейль со слезами розового Крокодила, уж не знаю, где такого отыскали... А это моя отбивная котлета. Мосье Шарль, а вы, оказывается, ничего не заказали!..

– Благодарю вас, сударь, я совсем недавно завтракал. Всего месяц назад.

– Месяц назад! – ужаснулся Бульдог. – Сударь, я вижу, вы не делаете из еды культа... Зачем же вы так упорно стремились в ресторан?

– Я хотел послушать музыку, – застенчиво ответил Королевский Удав. – Сегодня здесь выступают всемирно знаменитый пианист Глухарь и тенор Соловей Заваротти. Кстати, вот и они...

На авансцене появились артисты. Пианист взгромоздился на клавиатуру рояля, а Соловей, почистив перышки, встал у микрофона.

Глухарь резво пробежался по клавишам, извлекая из инструмента переливающуюся мелодию. Звуки пронеслись над головами слушателей, заставив жующий и чавкающий зал притихнуть.

Глухарь энергично запрыгал с клавиши на клавишу. Заваротти открыл клювик и выдал первую трель. Тишина наполнилась старинной песенкой – веселой чепухой о путешественнике, который постоянно принимал оазисы за миражи, а миражи за оазисы.

Глухарь деятельно отбивал чечетку на клавиатуре, присоединяясь к пению Соловья только тогда, когда начинался припев. Делал он это с бесшабашностью, граничащей с творческим экстазом.