Шарль Перро - Сказки [для взрослых]

Несколько вздохов заключили их маленький концерт.

— Ах, Пеструшка, нас предали! — вскричала королева и, толкнув со всей силы дверь, бросилась в комнату.

Что было делать Флорине в этот миг? Быстро распахнула она окно, чтобы дать время своей королевской птичке улететь. Она гораздо более была занята его спасением, нежели своим; но у него не хватило решимости оставить ее, ибо зоркие его очи открыли опасность, которой королевна подвергалась. Он видит королеву и Пеструшку и — какой ужас! — не может защитить свою любимицу! А они приближались к ней, как фурии, жаждущие ее растерзать.

— Ваши коварные замыслы против королевства известны! — закричала ей королева. — Не думайте, чтобы ваше высокое положение спасло вас от наказания, которое вы заслужили!

— Но с кем же могу я злоумышлять? — возразила принцесса. — Не вы ли моя тюремщица вот уж два года? Кого я видела, кроме тех, кого вы ко мне посылали?

Пока она говорила, королева и ее дочка с несказанным изумлением смотрели на ослепительную красоту ее и на замечательные ее украшения.

— А откуда же у вас, сударыня, — сказала королева, — камни эти, горящие, как солнце? Уж не станете ли вы нас уверять, что у вас в башне копи открылись?

— Я их здесь нашла, — отвечала Флорина, — а больше мне нечего вам сказать.

Королева внимательно на нее посмотрела, стараясь проникнуть в самую глубину ее мыслей.

— Напрасно полагаете вы нас одурачить, — сказала она, — нечего нам рассказывать небылицы. Знайте, принцесса, что нам известно все, что вы делаете с раннего утра и до позднего вечера. А вам все эти драгоценности только затем поднесли, чтобы вы на них королевство вашего батюшки продали.

— Действительно, я в состоянии его продать! — отвечала принцесса с презрительной улыбкой. — На какие только козни ни способна несчастная принцесса, которая столько времени томится в оковах!

— А для кого же это, — продолжала королева, — причесались вы столь кокетливо, для кого ваша комната наполнена ароматом, а одеты вы так, что и при дворе вашего батюшки вы так не наряжались?

— Немало у меня досуга, — отвечала принцесса, — и не удивительно, что я уделяю время на то, чтобы одеться. Я столько часов провожу оплакивая свои несчастья, что нечего меня в этом упрекать.

— Так, так, посмотрим, — сказала королева, — не завязала ли эта невинная особа каких-нибудь дел с врагами нашими.

И стала она сама все осматривать да обыскивать. Подошла к тюфячку, вытрясла его и нашла там такое количество алмазов, жемчугов, рубинов, изумрудов и топазов, что и придумать не могла, откуда все это взялось. И решила она в укромное место подложить подметные письма, чтобы тем погубить принцессу. Улучив время, хотела она сунуть их незаметно в очаг. Но, на счастье, король Голубая Птица сидел как раз над очагом, а глаза у него были такие острые, как у рыси и разговор он весь слышал.

— Берегись, Флорина, берегись: твой враг собирается предать тебя! — прокричал он.

Этот голос, столь нежданный, так перепугал королеву, что она не посмела исполнить задуманное.

— Видите, сударыня, — сказала принцесса, — воздушные духи мне покровительствуют.

— Я уверена, — отвечала королева, трясясь от ярости, — что это демон помогает вам. Но, как бы они ни старались, отец ваш найдет на вас управу.

— Небу да будет угодно, — воскликнула Флорина, — чтобы я боялась только гнева отца моего! Но ваша ненависть, сударыня, гораздо ужасней.

Королева ушла от нее, ошеломленная всем, что она видела и слышала. Стала она совет держать со своими приближенными, что бы ей предпринять против принцессы. А они на то ей ответили, что ежели какая фея или какой волшебник принцессу взяли под свое покровительство, то сильно можно их прогневать, подвергнув ее новым мучениям, а потому лучше постараться открыть ее козни. Королева с тем согласилась и послала ночевать в башню одну юную девицу, которая, прикинувшись невинной, сказала принцессе, как велено было, что она прислана ей для услуг. Но был ли смысл в таком грубом притворстве? Принцесса сразу увидела, что она приставлена шпионить; горе ее было ужасно.

— Уж не придется мне больше с моим милым королем-птичкой беседовать! — говорила она. — Помогал он мне горе переносить, а я ему горе облегчала, и жили мы нашей нежностью. Что-то он теперь будет делать? Что-то я сама буду делать?