Игорь Фарбаржевич - Любовь и вечная жизнь Афанасия Барабанова

– Будет исполнено, Анна Гансовна! – отозвался хмурый голос дворника.

– Тогда передайте ему и от меня, – выглянул из гостиной Штернер, – что обязательно за простой заплачу! Не обижу!..

Кузьма отправился на переговоры с Никифором, а фрау Кох прошла на кухню.

Атаназиус принялся разглядывать городские пейзажи Лейпцига.

– Вот и познакомились с Пушкиным! – расстроено произнёс он.

– Ещё успеете! – успокоила его Татьяна. – У вас обоих вся жизнь впереди!

– Ах, когда это будет?… – грустно сказал Штернер. – Он в России, я в Германии.

– А вы возвращайтесь! – то ли предложила, то ли попросила она его. – Вместе с сыном…

Атаназиус резко обернулся и, глядя в глаза Татьяны, тихо произнёс:

– Только одна причина может заставить меня это сделать…

– Какая?… – так же тихо спросила она, не отводя взгляда.

– Вы… – сказал Штернер.

Татьяна смущённо опустила глаза и вспомнила его слова, сказанные с деланной шутливостью: «Я человек верный… Кого полюблю – сберегу навеки…»

В гостиную вернулась экономка:

– Прошу угоститься! – и пригласила гостей в столовую.

В отличие от гостиной, эта комната была небольшой, со скромной старинной мебелью – двумя буфетами, круглым столом, шестью стульями. Зато стол был щедро накрыт словно скатертью-самобранкой. В угощении фрау Анхель знала толк!

На белоснежной скатерти, вышитой васильками – национальным цветком Германии, – стояли разные блюда – от лукового пирога до пивного супа из колбасных палочек, «по старинному лейпцигскому рецепту». Блюда – с заячьим рагу и, конечно же, лейпцигской горчицей, естественно, бифштекс «по-лейпцигски» и «по-лейпцигски» свиное жаркое, а ещё красная икра рядом с чёрной, солёные грибы, с кусочками лимона, а завершал нежданное пиршество – пирог яблочный с грецкими орехами. И вся эта кулинарная благодать подавалась под графинчик можжевеловой домашней настойки – и тоже «лейпцигской»! – которую пил, если верить фрау Анхель, сам лесной великан Фенке, косматый и кровожадный. А не верить ей было просто нельзя.

Желая поесть «на скорую руку», гости едва сдерживали свой аппетит, который словно молодой голодный зверь набросился на «скромное угощение» гостеприимной экономки.

Наконец, она спросила:

– А вы по какому делу ехали к господину Пушкину?

– По литературному… – обтекаемо ответил Штернер.

– Ах, да! Ведь вы книгоиздатель!.. Хотите издать его в Германии?

– Имею такую надежду… – сказал он, отводя взгляд от Татьяны, которая с укоризной на него посмотрела – она с детства не терпела враньё.

– А кто переводчик?… – поинтересовалась фрау Анхель.

– Пока ещё не знаю…

– Хороший переводчик уже полдела, – тоном знатока сказала она.

– Непременно! – согласился с ней Штернер. – Вот только вначале я должен уведомить об этом Александра Сергеевича. Хотел передать некоторые документы с письмом, а теперь не представляю, как это сделать.

– Боже! – вдруг воскликнула фрау Кох. – Какая же я недогадливая!.. Я непременно вам помогу! Да-да! Именно я!.. На днях еду в гости к своим родственникам в Петербург, к двоюродной тётке Эльзе. И всё смогу передать.

– Но вы же не знаете его адреса!

– В столице я быстрее разузнаю, где живёт Пушкин. Давайте ваш пакет.

– Не знаю, как и благодарить…

И Атаназиус достал из кожаной сумки увесистый конверт, перевязанный тонким шёлковым шнурком, на лицевой стороне которого было написано его рукой: «г-ну Александру Сергеевичу Пушкину – от Атаназиуса Штернера, из Германии. Лично в руки».

– Письмо с моим адресом внутри конверта, – добавил он.

Перед тем, как покинуть дом на Арбате, Татьяна попросила разрешения подняться на второй этаж и хотя бы одним глазком глянуть на квартиру, в которой жили Пушкины. Фрау Кох, как гостеприимная хозяйка, показала все пять комнат, подробно ответив на её вопросы.

Поблагодарив хлебосольную и словоохотливую экономку за тёплый приём, молодые люди вышли из калитки дома Хитрово, сопровождаемые сторожем.

– Прощайте, Кузьма, – сказала ему Татьяна.

– Счастливой дороги! – коротко ответил он и запер калитку ворот на засов.

Завидев своих пассажиров, Никифор спрыгнул с облучка и вновь укрыл их волчьей шубой, затем взобрался на своё место и дёрнул за вожжи:

– На Воронцовскую?

– Туда, – подтвердил Штернер.

– Но-о! Двигай, Сивый! Скачи, голубь ты мой!..

Всю дорогу никто больше не сказал ни слова. Каждый из троих думал о своём. Атаназиус о том – правильно ли он поступил, вверив столь важный для него пакет забывчивой пожилой фрау, Татьяна до сих не могла поверить в то, что была в доме, где жил Пушкин, а Никифор размышлял о том, что сегодняшний день выдался для него не очень удачным, ибо добраться до трактира теперь придётся лишь к позднему вечеру.