Карл Сэндберг: Страна Рутамята

Увидев, что они продали все, что имели, соседи закричали наперебой: «Они собираются в Канзас, в Кокомо, в Канаду, в Канакее, в Каламозо, на Камчатку, в Катачухе».

Один сопляк, до того нелюбопытный, что и на нос варежку натянул, усмехнулся разок-другой, прикрывшись шляпой, и сказал: «Они собираются на луну, но и там у них будет все, что ни на есть, самое обыкновенное».

Чуток наличных, вырученных при продаже всего, что у них было: поросят, пастбищ, перечниц и пил, Давай-Приставай сложил в мешок, и как заправский старьевщик, повесил мешок за спину.

Он отправился на железнодорожную станцию вместе со своим старшим, младшим и единственным сыном Давай-Даваем и со своей старшей, младшей и единственной дочерью Ко-мне-не-приставай.

Как и положено, в окошке кассы сидел кассир и продавал билеты.

«Желаете билет туда и обратно или билет туда, а обратно никогда?» – спросил кассир, протирая спросонья глаза.

«Нам нужен билет туда, где рельсы уходят в небо, только туда, а обратно никогда – так далеко, как только возможно и еще в сто раз дальше», – вот что ответил Давай-Приставай.

«Так далеко? Так рано? Так скоро? – Тут кассир почти совсем проснулся. – Тогда я вам дам новый билет, его хватит надолго. Он длинный, блестящий, желтый и кожаный, с голубыми поперечными полосками».

Давай-Приставай поблагодарил кассира один раз, поблагодарил другой, а потом, вместо того, чтобы благодарить в третий, открыл мешок, вынул оттуда наличных чуток, вырученных от продажи поросят, пастбищ, перечниц и пил, и кассиру за билет заплатил.

Он один раз, другой и третий оглядел со всех сторон длинный, блестящий, желтый, кожаный билет с голубыми поперечными полосками, прежде чем сунуть его в карман.

Вместе с Давай-Даваем и Ко-мне-не-приставай он вошел в поезд, показал билет кондуктору, и они помчались туда, где рельсы уходят прямо в голубое небо и еще в сто раз дальше.

Поезд шел, шел и пришел туда, где рельсы уходят в голубое небо, и покатил еще дальше и дальше, чух-чух-чух, чух-чух-чух, чух-чух-чух.

Машинист иногда давал свисток. Кочегар иногда звонил в колокол. Иногда открывался клапан парового котла, и из трубы раздавалось: пуф-пуф, пуф-пуф, пуф-пуф. Но что бы ни происходило со свистком, колоколом и паровым котлом, поезд все шел и шел вперед, туда, где рельсы уходят в небо, и еще дальше, дальше и дальше.

Иногда Давай-Приставай совал руку в карман и вынимал оттуда длинный блестящий желтый кожаный билет с голубыми поперечными полосками.

«Ни египетские фараоны на своих верховых верблюдах, ни проворные, пугливые, пятнистые ящерки не неслись так быстро, как мы», – говорил он детям.

Вдруг что-то случилось. Навстречу им по тому же самому пути мчался другой поезд. Как же так – один с одной стороны, другой – с другой! Прямо навстречу друг другу. Вот они встретились – и разминулись.

«Что такое? Что случилось?» – закричали дети.

«Один поезд – над, другой – под, – ответил отец. – Это Надподландия. Никто не может оказаться там, где есть кто-нибудь еще и всегда будет либо над, либо под».

Тут они попали в страну собирателей воздушных шаров. С неба на таких тоненьких веревочках, что сразу и не заметишь, свисали воздушные шары урожая этого года. Все небо было в шарах. Красные, голубые и желтые, белые, пурпурные и оранжевые, персиковые, арбузные и картофельные, рисовые и пшеничные, колбасные и котлетные воздушные шары плавали, заполняя все небо.

Собиратели воздушных шаров вышагивали на высоких ходулях. Ходули были у каждого, подлиннее или покороче. Ходули покороче годились для того, чтобы собирать шары поближе к земле, с длинных можно было дотянуться до тех, что повыше в небе.

Детишки на детских ходулях собирали детские воздушные шарики. Если с охапкой шариков в руках они падали с ходулей, то шарики держали их в воздухе, пока они не взбирались на ходули снова.

«А кто это взмыл в небо, как птичка поутру?» – спросила отца Ко-мне-не-приставай.

«Это кто-то, кто пел слишком весело», – ответил отец. – У него из горла вылетели все песни, и он стал таким легким, что шары оторвали его от ходулей».

«А он сможет вернуться назад к своим родным?»

«Да, когда допоет все-все песни, и на душе у него станет так тяжело, что он камнем вниз полетит прямо на ходули».

Поезд мчался все дальше. Когда у машиниста было подходящее настроение, он давал свисток. Когда у кочегара было подходящее настроение, он звонил в колокол. А иногда из трубы парового котла вырывалось: пуф-пуф, пуф-пуф.