Туве Янссон - Мемуары папы Муми-тролля

Шнырёк вздохнул с облегчением и остатками краски докрасил кофейную банку.

А вечером Фредриксон пошел проверять сеть в ручье. Представьте себе наше удивление, когда мы обнаружили в сети маленький нактоуз [5] Ящик со стеклянной крышкой для компаса, стоящий на палубе корабля. , а в нем – анероид [6] Металлический барометр, измеряющий атмосферное давление. . Я никогда не переставал удивляться нашим поразительным находкам.

Папа закрыл тетрадь и выжидающе взглянул на своих слушателей.

– Ну как, нравится? – спросил он.

– По-моему, это будет необыкновенно интересная книга, – серьезно сказал Муми-тролль.

Он лежал на спине в сиреневой беседке и смотрел на пчел; было тепло, стояло полное безветрие.

– Но кое-что ты, наверно, выдумал, – заметил Снифф.

– Нет! – воскликнул Муми-папа. – В те времена и в самом деле случались такие вещи! Каждое мое слово – правда! Возможно, только кое-где чуточку преувеличено …

– Любопытно знать, – сказал Снифф. – Любопытно знать, куда подевалась папина коллекция?!

– Какая коллекция? – спросил Муми-папа.

– Коллекция пуговиц моего отца, – повторил Снифф. – Ведь Шнырёк – мой папа.

– Да, – подтвердил Муми-папа.

– Тогда любопытно знать, куда девалась его драгоценная коллекция? Я ведь должен был получить ее в наследство, – подчеркнул Снифф.

– Хупп-хэфф – как говорил мой отец, – сказал Снусмумрик. – Кстати, почему ты так мало пишешь о Юксаре? Где он сейчас?

– Об отцах никогда ничего точно не знаешь, – сделав какой-то неопределенный жест, объяснил Муми-папа. – Они приходят и уходят… Во всяком случае, я сохранил ваших отцов для потомства, написав о них.

Снифф фыркнул.

– Юксаре тоже терпеть не мог сторожей в парке, – задумчиво произнес Снусмумрик. – Одно это…

Они лежали на траве, вытянув лапы и подставив солнцу свои мордочки. Вокруг было чудесно, и всех клонило ко сну.

– Папа, – сказал Муми-тролль. – Неужели в то время так неестественно разговаривали? «Представьте себе наше удивление», «К вящему удовольствию» и все такое.

– Это вовсе не неестественно! – рассердился папа. – По-твоему, когда сочиняешь, можно говорить небрежно?

– Иногда ты и в жизни говоришь неестественно, – возразил сын. – А Шнырёк у тебя разговаривает обычно.

– Фу! – сказал папа. – Это просто местное наречие. Вообще, есть большая разница между тем, что рассказываешь о каких-то вещах, и тем, что о них думаешь… И кроме того, все это больше зависит от того, что чувствуешь… По-моему… – Папа замолчал и начал озабоченно перелистывать мемуары. – По-вашему, я употребил чересчур трудные слова? – спросил он.

– Ничего, – утешил его Муми-тролль. – Хотя это было так давно, можно все равно почти всегда угадать, что ты имеешь в виду. А дальше ты уже написал?

– Нет еще, – ответил папа. – Но потом будет жутко интересно. Я скоро дойду до дронта Эдварда и Морры. Где ручка, которой я пишу мемуары?

– Вот, – сказал Снусмумрик. – И напиши побольше об Юксаре, слышишь? Ничего не упуская!

Муми-папа кивнул, положил тетрадь на траву и стал писать дальше.

Именно тогда я впервые пристрастился к резьбе по дереву. Это особое дарование было, должно быть, врожденным и таилось, если можно так выразиться, у меня в лапах. Первые мои шаги на этом поприще были довольно робкими. На корабельной верфи я подобрал подходящий кусок дерева, нашел нож и начал вырезать гордый купол, который позднее украсит крышу навигационной каюты. Он имел форму луковицы и был покрыт нарядной рыбьей чешуей.

Фредриксон, к сожалению, ни слова не сказал об этой важной детали в оснастке судна. Он уже ни о чем не мог думать, кроме как о спуске парохода на воду.

«Морской оркестр», на который приятно было смотреть, готовился к старту. На своих четырех резиновых шинах, которые должны были выручать его на коварных песчаных отмелях, пароход ярко пламенел под лучами солнца. Фредриксон раздобыл себе капитанскую фуражку с золотым шнуром.

Забравшись под киль, он вдруг расстроенно пробормотал:

– Так я и думал. Застрял! Мы простоим здесь, пока не взойдет луна.

Обычно немногословный, Фредриксон стал без устали говорить что-то и ползать вокруг парохода – верный признак, что он серьезно обеспокоен.

– Ага, ну теперь скоро опять в путь, – зевнул Юксаре. – Хупп-хэфф! Ну и жизнь! Менять курс, переезжать с места на место придется с утра до вечера. Такая бурная жизнь к добру не приведет. Стоит только подумать о тех, кто трудится и корпит над своей работой и чем все кончается, сразу падаешь духом. У меня был родственник, который учил тригонометрию до тех пор, пока у него не обвисли усы, а когда он все выучил, явилась какая-то морра и съела его. Да, и после он лежал в морровом брюхе, такой умненький!