Кейт ДиКамилло: Удивительное путешествие кролика Эдварда

Каждый вечер, после ужина, Лоренс обыкновенно говорил, что, пожалуй, надо прогуляться, подышать свежим воздухом, и предлагал «Сюзанне» составить ему компанию. Он сажал Эдварда себе на плечо, как в тот первый вечер, когда нёс его с моря домой, к Нелли.

И вот они выходили на улицу. Придерживая Эдварда на плече, Лоренс раскуривал трубку. Если небо было ясным, старик начинал перечислять созвездия, указывая на них трубкой: «Андромеда, Пегас…» Эдварду нравилось смотреть на звёзды и нравились названия созвездий. Они звучали чудесной музыкой в его бархатных ушках.

Но иногда, глядя в ночное небо, Эдвард вспоминал Пелегрину. Ему снова виделись её пылающие чёрные глаза, и в душу закрадывался холодок.

«Бородавочники, – думал он. – Ведьмы».

Потом Нелли укладывала его спать. Она пела Эдварду колыбельную – песенку про птицу-пересмешника, которая не умела петь, и про бриллиантовое кольцо, которое не сияло, и звуки её голоса успокаивали кролика. Он забывал про Пелегрину.

Довольно долго жизнь его была сладкой и беспечальной.

А потом дочка Лоренса и Нелли приехала навестить родителей.

Лолли оказалась неказистой теткой с очень громким голосом и очень яркой помадой на губах. Она тут же заметила Эдварда на кушетке в гостиной.

– Что это такое? – Поставив чемодан, она схватила Эдварда за ногу. Он болтался в воздухе вверх тормашками.

– Это Сюзанна, – сказала Нелли.

– Какая ещё Сюзанна? – возмутилась Лолли и встряхнула Эдварда.

Подол платья закрывал лицо кролика, и он ничего не видел. Но в нём уже кипела глубокая и непримиримая ненависть к Лолли.

– Её нашёл отец, – сказала Нелли. – Она попалась в сети, и на ней не было никакой одёжки, так что я нашила ей нарядов.

– Ты с ума спятила? – завопила Лолли. – Зачем кролику одежда?

– Ну… – беспомощно протянула Нелли. Её голос дрогнул. – Мне показалось, этой крольчихе нужна одежда.

Лолли бросила Эдварда обратно на кушетку. Он лежал вниз лицом, забросив лапы за голову, и подол платья по-прежнему закрывал его лицо. Там он и оставался на протяжении всего ужина.

– Зачем вы вытащили этот доисторический детский стульчик? – шумно возмущалась Лолли.

– Не обращай внимания, – сказала Нелли. – Твой отец как раз взялся его подклеить. Верно, Лоренс?

– Угу. – Лоренс не отрывал взгляда от тарелки. Разумеется, после ужина Эдвард не пошёл с Лоренсом на улицу покурить под звёздами. И в первый раз за то время, что Эдвард жил у Нелли, она не спела ему колыбельную. В тот вечер Эдвард был позабыт-позаброшен, а наутро Лолли схватила его, сдёрнула подол с его лица и пристально посмотрела ему в глаза.

– Околдовал ты моих стариков, так, что ли? – сказала Лолли. – В городке поговаривают, что они носятся с тобой как с крольчонком. Или с ребёнком.

Эдвард тоже посмотрел на Лолли. На её кроваво-красную губную помаду. И почувствовал, как на него повеяло холодом.

Может, сквозняк? Где-то открыли дверь?

– Ну, меня-то ты не проведёшь! – Лолли снова встряхнула Эдварда. – Мы с тобой сейчас прогуляемся. Вдвоём.

Держа Эдварда зауши, Лолли прошла на кухню и бросила его в мусорное ведро головой вниз.

– Слышь, мамань, – закричала Лолли, – я возьму фургон. Мне тут проехаться надо, по делам.

– Конечно, дорогая, бери, – заискивающе сказала Нелли. – До свиданья.

«До свиданья», – подумал Эдвард, когда Лолли поставила в фургон ведро с мусором.

– До свиданья, – повторила Нелли на этот раз погромче.

И Эдвард почувствовал резкую боль где-то глубокоглубоко в своей фарфоровой груди.

Первый раз в жизни он понял, что у него есть сердце.

И сердце его повторяло два слова: Нелли, Лоренс.

Так Эдвард оказался на свалке. Он лежал среди апельсиновой кожуры, спитого кофе, тухлой буженины, мятых картонных коробок, рваного тряпья и лысых автомобильных покрышек. В первую ночь он лежал ещё наверху, не заваленный мусором, поэтому мог смотреть на звёзды и понемногу успокаиваться от их слабого мерцания.

А утром пришёл какой-то человек, этакий коротышка, и полез на мусорную кучу. На самом верху он остановился, засунул руки под мышки, захлопал локтями, словно крыльями, и принялся вопить: