Кейт ДиКамилло: Как слониха упала с неба

В конце позапрошлого, то есть девятнадцатого, века на рыночной площади города Балтиза стоял мальчик. На голове у него была армейская зимняя шапка, а в руке монетка. Звали мальчика Питер Огюст Дюшен. Монета — как и шапка — принадлежала не ему, а его опекуну, старому вояке по имени Вильно Луц, который послал мальчика за рыбой и хлебом.

В тот день на рыночной площади среди обычных, ничем не примечательных лотков, где торговали рыбой, тканями, булками и серебряными украшениями, откуда ни возьмись, без фанфар и особого предупреждения появился красный шатёр.

К шатру был приколот лист бумаги, а на нём небрежно, на скорую руку, кто — то написал:

Слова дразнили и пьянили — у Питера аж дух захватило от щедрости обещанного…

Он перечитал объявление. Разжал ладонь. Взглянул на монетку: один флори.

— Нет, нельзя, — остановил он себя. — Нельзя, и всё тут. Вильно Луц спросит, куда делись деньги. И мне придётся врать, а это последнее дело. Так и воинскую честь потерять можно.

Питер положил монету в карман. Сдёрнул с головы шапку и тут же нахлобучил её снова. Отошёл на пару шагов от шатра, но затем вернулся и застыл как вкопанный, перечитывая слова.

Дерзкие, чудесные слова…

— Мне надо узнать, — сказал он себе и вынул из кармана флори. — Я хочу знать правду. И я узнаю её во что бы то ни стало. Только про деньги врать не буду, чтобы сохранить хоть половину чести.

Питер вошёл в шатёр и отдал монету гадалке.

Даже не взглянув на мальчика, она проговорила:

— Один ответ стоит один флори. Ты понял, что получишь ответ только на один вопрос?

— Понял, — произнёс Питер.

Он ступил в тусклое пятно света, проникшее в шатёр через откинутое полотняное окошко, и покорно протянул прорицательнице руку. Она стала пристально её рассматривать, двигая глазами туда — сюда, словно считывала прямо у него с ладони множество мелко написанных слов — целую книгу о Питере Огюсте Дюшене.

— Хм, — сказала она наконец и, выпустив руку мальчика, с прищуром взглянула ему в глаза: — Впрочем, что с тебя взять?

Ты же ещё ребёнок.

— Мне десять лет, — возразил Питер. Сняв с головы шапку, он вытянулся, стараясь казаться как можно выше. — И я учусь на солдата, буду верным и бесстрашным. Не важно, сколько мне лет. Вы ведь взяли флори, значит, должны ответить на мои вопрос.

— Каким — каким ты будешь? Верным и бесстрашным? — переспросила гадалка со смешком и сплюнула прямо на земляной пол. — Ну что ж, раз такое дело, спрашивай, солдатик. Верный и бесстрашный.

Питера вдруг охватил ужас, даже дыхание перехватило.

А что, если он не выдержит правды, которую хотел выяснить столько лет? Вдруг она ему на самом деле не нужна?

— Говори же, — велела гадалка. — О чём хотел спросить?

— Мои родители… — прошептал Питер.

— Это твой вопрос? Умерли они, умерли.

У Питера задрожали руки.

— Нет, у меня другой вопрос. Я знаю, что они умерли. А вы должны мне сказать что — то, чего я не знаю. Про… про…

Гадалка прищурилась:

— Ах, про неё! Про сестру? Такой у тебя вопрос? Что ж, слушай. Она жива.

Сердце Питера уцепилось за последние слова и принялось повторять их на все лады: «Жива. Жива. Она жива!»

— Нет, погодите! — Питер закрыл глаза. Сосредоточился.

— Если она жива, я должен её найти. И вопрос мой такой: как туда попасть — туда, где она?

Он ждал, не открывая глаз.

— Слониха, — произнесла гадалка.

— Кто? — Питер опешил. Он даже открыл глаза, решив, что ослышался.

— Ты должен пойти за слонихой, — объяснила гадалка. — Она тебя приведёт.

Сердце Питера, встрепенувшееся было от радости, медленно, уныло опустилось на своё законное место. Он надел шапку.

— Вы надо мной пошутить вздумали, — проворчал он. — Тут у нас никаких слонов нету.

— Верно говоришь. Нету тут сейчас слонов. Это чистая правда. Но разве ты не замечал, что правда сегодня одна, а завтра уже другая? — Гадалка вдруг подмигнула Питеру: — Погоди, сам увидишь.

Питер вышел из шатра. Небо было серое, день мрачный, но люди вокруг весело болтали и смеялись. Лоточники зычно зазывали покупателей, галдели дети, а посреди рыночной площади стоял нищий с чёрной собакой и пел песню о сером небе и мрачном дне.

И ни одного слона или слонихи в поле зрения. Только упрямое сердце Питера не желало успокаиваться. Снова и снова выстукивало оно два простых, но несбыточных слова: «Она жива, она жива, она жива». Неужели правда?