Кейт ДиКамилло: Как слониха упала с неба

— На тумбочке, сэр, — повторил Питер.

— Вот она, нашёл. — Вильно Луц нежно погладил деревяшку. — Привет, подруга. — Тут голова его снова бессильно откинулась на подушку, а дрожащие руки потянули одеяло под самый подбородок. — Скоро я прицеплю ногу, рядовой Дюшен, и мы с тобой станем отрабатывать строевой шаг. Мы отправимся на манёвры. Погоди, мы ещё сделаем из тебя доброго солдата. Бравого солдата. Верного и отважного, как твой отец.

Питер отвернулся от Вильно Луца и посмотрел за окно, на потемневший к ночи мир. Внизу, под лестницей, хлопнула входная дверь. Потом хлопнула ещё одна дверь. Потом до мальчика донёсся приглушённый смех. Лео Матьен пришёл домой. Здоровается с женой. Интересно, как это бывает? Как живётся тем, кого дома всегда кто — то ждёт? Каково возвращаться домой, где тебя обнимут и поцелуют?

Внезапно ему вспомнились другие сумерки. Он в саду. На небе ещё красное зарево, но фонари уже зажгли. Он, Питер, совсем маленький. Отец подкидывает его вверх и ловит, подкидывает и ловит. Мама тоже рядом. На ней белое платье, оно отсвечивает розовым от закатного неба. Живот у мамы огромный, как бело — розовый воздушный шар.

— Только не урони его! — смеясь, говорит она отцу. — Не вздумай уронить.

— Ни за что не уроню! — говорит отец. — Никогда. Это же Питер Огюст Дюшен! Он вернётся прямо ко мне в руки.

Отец подкидывает его вверх. Снова и снова. Снова и снова. И каждый раз Питеру кажется, будто он на мгновение замирает между небом и землёй, в пустоте, а потом возвращается — к ароматам трав и цветов, в тёплые надёжные отцовские руки.

— Видишь? — говорит маме отец. — Он всегда возвращается ко мне. Всегда.

На чердаке тем временем стало совсем темно. Старый вояка беспокойно метался на кровати.

— Закрой окно, — потребовал он. — Сейчас зима. Очень холодно.

Сад, где Питер гулял вместе с отцом и матерью, остался далеко, так далеко, что мальчику он казался воспоминанием о каком — то другом, нездешнем мире.

Но, если всё — таки верить гадалке (а верить, судя по всему, надо именно ей), слониха знает дорогу в этот сад. Она может его туда привести.

— Слушай мою команду! — приказал Вильно Луц. — Окно должно быть закрыто. Сейчас холодно, очень холодно, очень холодно…

В ту зиму, когда с неба свалилась слониха, погода в Балтизе выдалась скверная. Небо было постоянно затянуто низкими, тяжёлыми облаками: безнадёжно застилая солнце, они обрекали город на прозябание в вечном, беспросветном сумраке.

Было жутко холодно. И темно. После трагедии в театре жизнь покалеченной мадам ЛеВон тоже превратилась в вечный сумрак. Но нашлась и отдушина: несчастная дама стала ежедневно ездить в тюрьму, к фокуснику.

Мадам ЛеВон появлялась обычно ближе к вечеру. Преданный слуга катил её инвалидное кресло по гулкому тюремному коридору, и фокусник издалека слышал обличительный скрип колёс. Тем не менее каждый раз, когда гостья останавливалась напротив его решётки, фокусник успешно изображал крайнее удивление — ведь его почтила своим визитом такая знатная дама! Её бесполезные ноги были прикрыты пледом, а глаза смотрели недоумённо и умоляюще.

Мадам ЛеВон каждый день говорила фокуснику одно и то же.

— Нет, похоже, вы не понимаете, — твердила она. — Мои ноги раздавил слон. Слон упал с неба, пробил крышу, и я осталась калекой на всю жизнь!

А фокусник твердил своё:

— Мадам ЛеВон, уверяю вас, я хотел подарить вам лилии. Букет лилий.

Этот изматывающий душу разговор повторялся изо дня в день, словно впервые, словно они не говорили друг другу этих слов накануне, словно не скажут их завтра.

Фокусник и мадам ЛеВон встречались ежедневно. Лицом к лицу. В мрачной городской тюрьме. И говорили друг другу одно и то же.

Слугу этой знатной дамы звали Ханс Икман. Он состоял при ней с самого ее детства — был для нее и советчиком, и поверенным в любых делах. Она делилась с ним всем, без утайки.

Однако не всегда же он был слугой! Прежде чем попасть в дом к мадам ЛеВон, Ханс жил в деревне с отцом, матерью, братьями и собакой, которая славилась тем, что легко прыгала взад — вперед через речушку, что вилась под горой через лес.

Ни Ханс, ни его братья перепрыгнуть эту речку не могли, даже взрослому человеку это было не под силу. Зато псинка делала это играючи: разбегалась и — раз! — она уже на другом берегу. Собачка была белая, небольшая и, не считая способности прыгать через реку, ничем особо не выдающаяся.

За долгую жизнь Ханс Икман совсем забыл про эту собаку и про её необыкновенные достижения в прыжках в длину. Но память о ней всё — таки осела где — то глубоко, в закоулках его сознания. И в тот вечер, когда с неба, пробив крышу оперного театра, свалилась слониха, Ханс Икман почему — то вспомнил про маленькую белую собачку из своего детства.