Белорусская сказка
Жил в нашем селе поп-батюшка. Жадный-прежадный. Всё думал, где бы на чём выгадать. Вот пришла пора урожай собирать, хлеб жать. Земли много, самому не справиться. Нанял он трёх батраков. Чуть свет сажает хозяин батраков завтракать. Батраки едят, иоп стоит да думает:
— Это что ж выходит, сейчас поедят, а в обед опять их корми. И то неладно получается: сюда с поля придут — сколько времени у работы украдут! В поле обед везти — лошадей гонять жалко. Пускай уж лучше разом и пообедают.
И велел попадье обед подавать. Батракам что! Поднатужились и съели. А поп ещё надумал.
— Раз так, пускай заодно и повечеряют.
Поставили ужин на стол.
Батраки уже и есть не могут.
— И то хорошо! — хозяин радуется. — Этот ужин завтра с утра подадим. Зато им теперь работать без роздыха весь день до ночи.
А батраки иначе рассудили. Смекнули, что к чему. Поужинали — не поужинали, отвалились от стола.
— Спасибо, батюшка, за хлеб-соль, — говорят. — На сытое брюхо хорошо спится.
Один разувается, другой на лавку рядно стелет, третий на пол кожушок бросил.
— Вы что ж делаете?!
— Как что? Спать собираемся.
— Какой сон после завтрака?
— Так ведь мы поужинали. А после ужина спать положено.
Попу и сказать нечего.
Сам себя перехитрил, сам и расплачивайся.
ПРО БЕДНЯЦКОГО ВОЖАКА — ОТВАЖНОГО КАРМЕЛЮКА
Украинская сказка
Славно прожил свою жизнь Устин Кармелюк. Тем славно, что ни разу неправде не поклонился, силе да богатству не покорился. В тюрьмах его паны гноили, калёным железом клеймили, батогами били, да сломить не могли. За простой люд Кармелюк стоял, себе ничего не хотел. Что у богачей отбирал, всё беднякам раздавал. И хоть сгубили его паны, но и по сей день живёт он в людской памяти. Песни про него поют, сказки складывают.
Всех песен не перепеть, всех сказок не пересказать, а всё же послушайте. Надо, чтобы и вы знали, каков Кармелюк был.
Вот зашёл однажды Устин Кармелюк на мельницу. Молод он ещё тогда был, и слава его была негромкая.
Видит — весь двор возами уставлен, на мельнице людно да тесно. Время к пасхе шло, всяк спешил свежей муки намолоть, чтоб куличи попышнее поднялись.
У кого мешки под завязку полны, тот и у жерновов первый. Мельник его с поклоном пропускает. А в тёмном уголке сидит бедная вдова, на коленях тощий заплатанный мешок держит и плачет горькими слезами. Раным-ранёхонько она сюда пришла, малых деток одних дома оставила. Уже и день проходит, а ей всё к жерновам не пробраться.
Нахмурился Кармелюк, сказал:
— Не плачь, бедолага! Не лей слёз понапрасну. Легче камень разжалобить, чем сердце богатея тронуть.
Взял у неё мешок, всех растолкал да сам вдовье зерно на помол и засыпал.
Один дядька в новой свитке, в ладных чоботах отозвался:
— Молодой ещё людей богатством корить!
Другой в смушковой шапке подхватил:
— Достаток трудом добывают. А у лодыря ветер в кармане свищет.
Кто молчит, кто на те слова кивать начинает, видно, соглашается.
Кармелюк и говорит:
— А выйдем-ка во двор.
Вышли все.
Перед мельницей яблонька стояла, и почки на ней уже набухли — весной ведь дело было. На молоденьких ветках — почки, и на стволе побеги проклюнулись.
Смотрят люди, плечами пожимают — яблонька как яблонька.
Кармелюк говорит:
— Вот, честные сельчане, начата притча, да не кончена. Ровно через девять недель, день в день, час в час, приходите сюда. Яблонька сама притчу доскажет.
Ну, ясное дело, любопытно людям. Пришли через девять недель. И Устин Кармелюк явился.
— Поглядите, — сказал, — что с яблонькой сталось.
Видят все: ветки на яблоньке еле живы, листочки слабенькие, цвет хилый. А на стволе толстые прутья выросли — бесплодные ветви, что в народе волчьими побегами прозывают.
— Почему дерево хиреет? — Кармелюк спрашивает.
— Да это всяк знает. Стоило ли звать нас на этакое диво? — отвечают люди. — Волчьи побеги соки у плодовых веток выпили.
— Вот и притче конец. Сами вы её досказали, — Кармелюк говорит. — Богачи, что волчьи побеги на дереве, соки из народа пьют, а ни цветов, ни плодов не приносят. Не срежь вовремя, пропадёт всё дерево.
И пошёл себе.
Кто побогаче — на Кармелюка обиделся, зло затаил. Кто победней — призадумался.
Читать дальше