Льюис Кэрролл - Сильвия и Бруно

Да, для Горация эта жизнь — несмотря на все ее печали и невзгоды — была единственной жизнью, достойной человека: все прочее — просто «изгнание»! Разве не кажется почти невероятным, что человек с такими убеждениями способен еще улыбаться?

Боюсь, многие в наши дни, хотя они и верят в куда более реальную загробную жизнь, чем мог мечтать Гораций, тем не менее рассматривают ее как своего рода «изгнание» из всех радостей жизни и, таким образом, принимают взгляды Горация и говорят: «Давайте пировать и пить, ибо завтра нас ожидает смерть».

Мы ищем развлечений, отправляемся в театр, — я говорю «мы», поскольку я тоже хожу на спектакли в надежде увидеть действительно стоящее представление, — не отпуская от себя дальше, чем на длину вытянутой руки, мысль о том, что можем не вернуться домой живыми. Но откуда вы знаете, мои дорогие друзья, терпеливо преодолевающие это болтливое предисловие, что вас минует этот жребий: в самый разгар шумного веселья вдруг испытать острую боль или предсмертную слабость, возвещающую скорый конец, и с горечью удивления увидеть, как друзья склоняются над вами, услышать их озабоченный шепот, быть может звучащий как вопрос, срывающийся с дрожащих губ: «Это серьезно?» — и услышать ответ: «Да… Конец близок» (о, при этих словах вся жизнь предстанет в совершенно ином свете!), — откуда вы знаете, что все это не случится с вами уже сегодняшней ночью?

И неужели вы, зная все это, дерзнете сказать себе: «Что ж, возможно, эта пьеса не слишком нравственна: в ней есть, пожалуй, слишком „рискованные“ положения, диалоги излишне резки, сюжет несколько надуман. Я не могу сказать, что моя совесть совершенно спокойна, но эта пьеса настолько любопытна, что я хотел бы разок посмотреть ее! А назавтра я начну более строгую жизнь». О, эти вечные на-завтра, на-завтра, на-завтра!

А теперь позвольте мне сделать небольшую паузу и сказать, что я убежден в том, что мысль о возможности смерти — если она ненавязчиво, но постоянно стоит перед нами — это едва ли не лучшее испытание нашего стремления к развлечениям и зрелищам, хороши они или плохи. И если мысль о внезапной смерти повергает вас в особенный ужас, стоит вам вообразить, что она может случиться в театре, — можете быть уверены, что театр для вас, несомненно, вреден, каким бы безвредным он ни был для других, и что, отправляясь в него, вы подвергаетесь смертельной опасности. Знайте, что самое безопасное правило заключается в том, чтобы не жить и не находиться там, где мы не решились бы умереть.

Но, осознав, что истинная цель жизни — это не удовольствия, не знания и даже не слава, эта «последняя слабость благородных умов», но развитие личности, восхождение на более высокий, благородный и чистый уровень, создание совершенного Человека, — тогда, если мы чувствуем, что движемся к цели и будем (хотелось бы верить) приближаться к ней и дальше, смерть не будет для нас рем-то ужасным; она станет не тенью, но светом, не концом, но началом!

Еще одна тема, которая, возможно, нуждается в защите, — это необходимость разделять симпатию к страсти британцев к «спорту», который, без сомнения, был весьма развит в минувшие времена, да и сейчас, в разнообразных формах, представляет собой превосходную школу смелости и хладнокровия, столь необходимых в минуту опасности. Надо признать, что и я не совсем лишен симпатии к настоящему «спорту»: я могу от всего сердца восхищаться мужеством человека, который, выбиваясь из последних сил и рискуя собственной жизнью, убивает наконец тигра-людоеда; я способен испытывать к нему искреннюю симпатию, когда он, ликуя и трепеща от возбуждения, настигает чудовище и в честном поединке побеждает его. Но я с печальным удивлением взираю на охотника, который без всякого труда и пребывая в полной безопасности находит удовольствие в мучениях и смертельной агонии какого-нибудь беззащитного существа; и я особенно печалюсь, если этот охотник причисляет себя к последователям религии всеобщей Любви, а больше всего — если он принадлежит к тем «мягким и нежным» существам, сами имена которых служат символом Любви — «любовь твоя ко мне была удивительной, превосходящей любовь женщины» — и предназначение которых заключается в том, чтобы помогать и утешать тех, кто испытывает страдания или мучения!