Сельма Лагерлеф - Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями

Щепки так и полетели во все стороны.

— Эй, не дури, Розенбум! Смотри, хуже будет.

— Так точно, хуже будет, — скрипнул Розенбум и замаршировал на месте, чтобы размять свои деревянные ноги.

— Шагом марш! За мной! — скомандовал бронзовый король и затопал по улице.

А за ним, потрескивая и поскрипывая, двинулся деревянный солдат.

Так шествовали они через весь город, до самой корабельной верфи: Бронзовый — впереди, Деревянный — позади, а Нильс — у Деревянного па голове.

У высоких ворот они остановились. Бронзовый легонько ударил по огромному висячему замку. Замок разлетелся на мелкие кусочки, и ворота с лязгом открылись.

Сквозь щелочку в шляпе Нильс увидел старую верфь. Это было настоящее корабельное кладбище. Старые, допотопные суда с пробоинами в раздутых боках лежали здесь, как выброшенные на сушу рыбы. На почерневших от времени стапелях застряли потрепанные бурей шхуны с обвисшими рваными парусами, с перепутавшимися, точно паутина, снастями. Повсюду валялись ржавые якоря, бухты полуистлевших канатов, покореженные листы корабельного железа.

У Нильса даже глаза разгорелись — так много тут было интересного. А ведь он видел только то, что было справа, потому что в шляпе, под которой он сидел, с левой стороны не было ни одной щелочки.

— Послушай, Розенбум, мы же не найдем его здесь! — сказал Бронзовый.

— Так точно, ваше величество, не найдем, — сказал Деревянный.

— Но мы должны его найти, Розенбум, — загремел Бронзовый. — Так точно, должны, — проскрипел Деревянный.

И они двинулись по шатким мосткам. От каждого их шага мостки вздрагивали, трещали и прогибались.

По пути Бронзовый переворачивал вверх дном каждую лодку, сокрушал корабельные мачты, с грохотом разбивая старые ящики. Но нигде — ни под лодками, ни в ящиках, ни под мостками, ни на мачтах — он не мог найти дерзкого мальчишку. И немудрено, потому что мальчишка этот преспокойно сидел под шляпой на голове старого солдата Розенбума.

Вдруг Бронзовый остановился.

— Розенбум, узнаешь ли ты этот корабль? — воскликнул он и вытянул руку.

Розенбум повернулся всем корпусом направо, и Нильс увидел какое-то огромное корыто, обшитое по краям ржавым железом.

— Узнаешь ли ты этот славный корабль, Розенбум? Посмотри, какая благородная линия кормы! Как гордо поставлен нос! Даже сейчас видно, что это был королевский фрегат… А помнишь, Розенбум, как славно палили на нем пушки, когда я ступал на его палубу?

Бронзовый замолчал, мечтательно глядя на старый, развалившийся корабль с развороченным носом и разбитой кормой.

— Да, много он видел на своем веку, мой старый боевой товарищ, — сказал Бронзовый. — А теперь он лежит здесь, как простая баржа, всеми заброшенный и забытый, и никто не знает, что сам король ходил когда-то по его палубе.

Бронзовый тяжело вздохнул.

Слезы, большие, круглые, как пули, медленно потекли из его бронзовых глаз.

И вдруг он стукнул палкой, выпрямился, колесом выпятил грудь.

— Шапки долой, Розенбум! Мы должны отдать последний долг свидетелю нашей былой славы. — И широким величественным движением руки Бронзовый снял свою треуголку. — Честь и слава погибшим! Ура! — громовым голосом закричал он.

— Урр-ра! — закричал Деревянный и сорвал с головы свою шляпу.

— Урр-ра! — закричал вместе с ними Нильс и притопнул ногой на голове у Розенбума.

Прокричав троекратное «ура!», Бронзовый с легким звоном надел свою треуголку и повернулся.

И тут его бронзовое лицо потемнело так, что стало похоже на чугунное.

— Розенбум! Что у тебя на голове? — зловещим шепотом проговорил он.

А на голове у Розенбума стоял Нильс и, весело приплясывая, махал Бронзовому рукой.

От ярости слова застряли у Бронзового в горле, и он только задвигал челюстями, силясь что-то сказать. Впрочем, он мог разговаривать и без слов — ведь у него была хорошая бронзовая дубинка. Ее-то он и пустил в ход.

Страшный удар обрушился на голову Деревянного. Из треснувшего лба взвился целый столб пыли и трухи. Ноги у Деревянного подкосились, и он рухнул на землю…

3.

Когда все затихло, Нильс осторожно вылез из-под груды щепок. Бронзового и след простыл, а на востоке из-за леса мачт вырывались красные лучи восходящего солнца.

Нильс с грустью посмотрел на кучу обломков — это было все, что осталось от Деревянного.

«Да, не промахнись его величество, и моим бы косточкам тут лежать, — подумал Нильс. — Бедный Розенбум! Если бы не я, проскрипел бы ты, наверное, еще годик-другой…»