Игорь Малышев - Дом

— Как это? — не понял Ваня. — Тебя ж увидят!

— Да я невидимкой. Измотался весь. С людьми морока, да тут ещё кукушка каждые пятнадцать минут вылезти норовит. Куковать ей, вишь ты, надо. Работа такая у неё. Тоже не бросишь.

Домовой помолчал, угрюмо пожевал густые усы.

— И ведь что эта куча брёвен делает! Смеётся надо всеми, как они мучаются! — снова взорвался он негодованием.

— Кто смеётся? — спросил Ваня озадаченно.

— Кто-кто, — передразнил его домовой. — Вот же бестолочь растёт. Дом, кто ж ещё!

— Дом не может смеяться, — неуверенно сказал Ваня.

— Дом не может! — с каким-то грустным весельем снова передразнил домовой. — А что ж он по-твоему может? Стоять, да небо коптить, когда печку топят? Он только и делает, что смеётся. Вот хоть сегодня взять. Замечал, иногда будто бы стены вздрогнут и у тебя комарики перед глазами прыгать начинают? Яркие такие, как звёздочки? Было?

Ваня кивнул.

— Вот-вот, это он смеётся. Шутке своей радуется. Доволен, истукан нетёсаный, — домовой подскочил к стене и пнул её босой ногой.

Замер на секунду. Лицо его сморщилось. Он прихрамывая подошёл к Ване и доверительно прошептал:

— Сильно ударил. Палец больно.

— А почему шёпотом?

— Да чтобы этот не услышал. Дом, — он помолчал и добавил. — Только он всё равно услышит. Как ни старайся. Хитрый, у-у-у! Хуже фарисеев и книжников!

Он наступил на больной палец стопой здоровой ноги и постоял так, балансируя, как цапля на болоте. Весь вид его выражал серьёзность и озабоченность нынешним положением вещей.

— Ладно, пойду я, — сказал, наконец, Фома.

— Ты куда?

— Матушка твоя форточку открыть не может. Помочь надо. И зачем закрывать-то её вообще потребовалось? На дворе лето, они форточки закрывают. Как дети малые…

И он, кряхтя, исчез под кроватью.

— Что ж это за жизнь… Лучше уж камень на шею да к Урту в омут… — послышалось его затихающее бормотание.

Ваню снова чуть тряхнуло, перед глазами заплясали весёлые мошки. Он улыбнулся. Теперь дом, видимо, смеялся над его матушкой, бессильно дёргающей ручку форточки. Словно вспомнив о чём-то, мальчик подбежал к стене и приложил ухо. Оттуда слышался задорный перезвон колокольчиков, словно внутри каждого бревна забил звонкий родник. Музыка текла невидимыми ручейками сквозь стены, брызгалась прозрачной водой на перекатах, собиралась в лужицы на полу. По лужам шлёпали ни о чём не подозревающие люди. Капли разлетались из-под промокших тапок, но никто этого не замечал. Вода просачивалась сквозь половицы в подпол, капелью и ручейками проливалась на мышей, а те, умеющие видеть незаметное людскому глазу, радовались, попискивали, катались по земле, тёрлись серыми спинками, вертели довольными усатыми мордочками. Прыгали под невидимым дождём, размахивая острыми, как шильца, хвостиками.

Всем было радостно в этот день. Даже взбунтовавшиеся двери никого не огорчали. Люди радовались неслышной музыке, думая, что радуются просто так. Одна лишь бабушка на самом верху дома знала в чём дело. Она улыбалась тихой, как полёт тополиного пуха, улыбкой и чуть покачивала головой, слушая, как смеётся дом.

В комнату Вани вошла Марья Петровна.

— Что ж это с дверями сегодня происходит? На улице жара стоит, а они словно все разом разбухли. Если б это осенью было, ещё понятно. Впрочем, довольно об этом, как наша задача?

Она наклонилась над тетрадью мальчика. Лицо её погрустнело.

— И это всё? Только и успел условие переписать? Ванечка…

Она укоризненно посмотрела на своего ученика.

— Нет, — ответил тот, краснея и смущаясь, — Я ещё успел кляксу поставить. Вот она…

Учительница кивнула головой.

— Да, я вижу. Изрядная клякса.

— На собаку похожа, — прошептал Ваня, низко наклоняясь над листом. — Марья Петровна, скажите, а водолаз и сенбернар это одна порода?

Та со вздохом ответила:

— Нет, это разные породы. А теперь, ma chere, вернёмся к нашим «гостям».

Ваня жалобно посмотрел на неё и стал вслух перечитывать условие.

Марья Петровна рассеянно слушала его, опершись руками о подоконник и глядя в сад. Мальчик спотыкаясь пробубнил условие задачи и замолчал. Дом снова над кем-то засмеялся. Ваня тихо хихикнул следом, представляя, как папа не может выйти из своей комнаты, сердится, теребит очки, долго пытается открыть дверь самостоятельно, потом устаёт и начинает звать кого-нибудь на помощь. Сначала тихо, затем всё громче и громче. И действительно, откуда-то сверху донеслось:

— Эй, кто-нибудь, вызволите меня отсюда! Здесь что-то с дверью. Помогите, ей-богу. Право, мне неудобно, но я сам не в силах. Ау, слышит меня хоть кто-то?