Игорь Малышев - Дом

Про пенки и просторы. — Водолаз или сенбернар. — Гости из книжки. — Дом смеётся. — Мышиная радость. — Через окно на волю. — Маменька и папенька уходят и возвращаются. — Пенки!

В тот день маменька с самого утра взялась варить земляничное варенье. Ради такого случая в доме растопили печь и вскоре в большом белом тазу уже хлюпало и пенилось фиолетово-красное густое варево. Маменька никогда и никому не доверяла этого дела и всё делала сама — и ягоды мыла, и сахар отмеряла, и огонь разводила. По дому плыл сладкий манящий запах полевой земляники, которая густо усеяла в этом году крутые склоны окрестных оврагов.

Ваня сидел за столом у окна, нюхал запахи, доносящиеся из кухни, глотал слюнки и безнадёжно смотрел в сад. Ему очень хотелось сладких пузыристых пенок, что маменька большой ложкой собирала с поверхности варенья, но сейчас шёл урок математики и выходить из комнаты ему было строго-настрого запрещено. Перед ним лежал потрёпанный задачник и тетрадка. В саду порхали мотыльки, покачивались тёмно-зелёные заросли кусачей крапивы, шуршали листья черёмухи, верещали в саду дрозды, стрекотали кузнечики, лениво перекликались петухи. Временами откуда-то издалека доносились горячие запахи поля, словно кто-то невидимый забрасывал в окно целые охапки свежескошенных трав: пастушью сумку, колокольчики, кукушкин горицвет, одуванчики, повилику, клевер… Словно большое душистое облако они накрывали мальчика, кутали, набивались в непослушные волосы, складки белой рубашки, щекотали в носу. Сквозь садовые заросли виднелись подёрнутые знойной дрожащей дымкой холмистые просторы.

— Вон как там далеко хорошо, — думал Ваня. — Уйти бы туда, в поля, луга. Или хотя бы пенок поесть…

Он вздохнул и повернулся к учебнику. Задачка не решалась. Скоро должна была придти Марья Петровна и проверить, как он справляется с заданием, а у него не было сделано ничего. За те полчаса, что она дала ему для решения, он успел только переписать в тетрадь условие, да поставить под ним большую чёрню кляксу, похожую на собаку.

— Водолаз, — подумал Ваня. — Или сенбернар. Кого-то из них я в книжке видел. А может, это одно и то же? Да-а-а… Ничего-то я не знаю, вот жизнь…

Ваня расстроено почесал щёку, вдохнул запах варенья и снова отвернулся к окну.

Где-то там, в зарослях спал в жаркой своей шубе садовый Голявка. Мальчик представил, как тот тяжело дышит во сне, рот открыт и видна розовая голявкина пасть с маленькими белыми клычками. Иногда он ворчит и потягивается не открывая глаз. При этом из мягких серых лапок показываются изогнутые и острые, как рыболовные крючки, когти. Маленькие мушки пролетая, задевают волоски на его спине и садовый забавно вздрагивает.

В коридоре послышались шаги Марьи Петровны. Ваня проворно наклонился над тетрадью.

— В одной комнате находилось двенадцать гостей. Три гостя вышли. Потом вышло ещё два гостя и три вернулось… — наверное уже в двадцатый раз стал перечитывать задачу Ваня.

Меж тем Марья Петровна входить не спешила. За дверью послышалась какая-то возня и девичий голос спросил:

— Ваня, ты дверь держишь?

— Нет, — удивлённо произнёс мальчик.

— А чего же она не открывается?

— Не знаю.

Ваня встал из-за стола и потянул дверь на себя. Та не поддавалась. Повиснув на ручке, он упёрся ногами в стену, кряхтя с натуги, снова попробовал открыть. Дверь стояла как вкопанная. Тут всё вокруг словно бы чуть дёрнулось, словно кто-то невидимый встряхнул мальчика, и перед глазами у него заплясали весёлые прозрачные искорки, похожие на тех крохотных существ, каких можно, сильно приглядевшись, увидеть в пригоршне зеленоватой прудовой воды. Ваня повертел головой.

— Бр-р-р!

Наваждение исчезло.

— Я пойду кого-нибудь на помощь позову, — сказала Марья Петровна.

В этот момент из-под кровати выполз Фома и задыхающимся голосом, словно за ним целое утро собаки гонялись, пробормотал:

— А ну-ка подвинься, отрок, — и взялся за ручку двери. — Помогай, что столбом стоишь? — бросил он Ване через плечо.

С лёгким скрипом дверь открылась. Мальчик выглянул за дверь, гувернантки нигде видно не было. Фома вытер рукавом из мешковины потный лоб.

— Дом дурит, — пожаловался он Ване. — С самого утра балует. Ни одна дверь по-человечески не открывается. Кукушка в часах, и та взаперти сидит, не может время сказать.

— Что это он? — удивился Ваня.

— Варенья нанюхался. Уж больно любит он, когда варенье варят. Он от запахов этих сам не свой становится, блажить начинает. Вот и сегодня, когда в море, говорит, уйду, от влаги все двери разбухнут. Привыкайте. То ли шутит, то ли дурью мается, — домовой сокрушённо покачал головой. — А я теперь бегаю, всем помогаю. Тут подтолкнёшь, там плечом упрёшься. Всё ж я домовой тут, мне и за порядком следить.