То Хоай - Три сказки

И в это самое время показался Его сиятельство Драный Кот, медленно и внушительно приближавшийся с Запада. Его сиятельство шествовал не спеша, оглашая округу своим Фамильным Боевым Кличем: «Мяу!.. Мяу!..» (Впрочем, возможно, Его сиятельство просто напевал свой любимый романс: «Мя-а-у!.. Мя-а-у-у!.. Мя-у!..» Потому что у этого Драного Кота невозможно было отличить, когда он исполнял Боевой гимн, а когда просто мурлыкал Застольные куплеты. Он пел точно так же, как вопил. Никто не смог бы точно сказать, когда он ведет спокойную речь, а когда, например, сквернословит, угрожая сожрать все Мышиное племя.)

Но как раз в тот день у Драного Кота не было никаких дурных намерений. Наоборот, он пребывал в отличном расположении духа. Изрядно выпив и захмелев, Его сиятельство вдруг растрогался при виде прекрасного весеннего дня и, мурлыкая под нос какую-то легкомысленную мелодию, отправился полюбоваться на Триумфальное шествие в честь Нята-Лауреата. Он надеялся, что это зрелище его позабавит.

Только и всего! Но кто же мог знать об этом? Кому из мышей под силу догадаться, что мурлыканье Его сиятельства было просто лирической песней? Мыши всегда помнят только одно: Его сиятельство Драный Кот постоянно жаждет Мышиной Крови и Мышиного Мяса. А у этих важных господ не разберешь: когда у них хорошее настроение, когда дурное. Так что лучше им вовсе не подворачиваться под руку.

Пока Драный Кот добрался до большой дороги, там не осталось даже мышиной тени. Только валялись в пыли Знамена, Веера, Зонты и Барабаны, а прямо посреди дороги громоздился перевернутый Паланкин. Его сиятельство пришел в изумление и пробормотал сквозь зубы:

— Чудеса! Чего это они разбежались и побросали все добро?

Но в общем это нисколько не смутило Его сиятельство, он опять весело запел: «Мя-а-у!.. Мя-у-у!» Откуда было ему знать, что с каждой новой руладой разбегавшиеся в панике мыши чувствовали еще больший ужас и припускались с новой силой, не жалея ног, лишь бы удрать подальше?

Драный Кот еще раз-другой, недоумевая, огляделся по сторонам, потом не спеша зашагал прочь. Он направился к Берегу Ближайшего Пруда. Его сиятельство решил приятно провести время, развлекаясь ловлей рыбок и маленьких лягушат. Потому что в понимании Драного Кота развлечение и забава — это прежде всего бесчинство и мучительство.

Но вернемся к Триумфальному шествию в честь Нята-Лауреата.

Солнце уже склонялось к закату, когда несколько наиболее отважных молодых мышей осмелились высунуть носы из своих норок. Озираясь, прислушиваясь и принюхиваясь, они поползли к дороге, держа для храбрости друг друга за хвосты.

На дороге не было ни души.

Тогда остальные мыши тоже стали вылезать из своих норок. Вскоре участники процессии собрались снова вместе и решили все-таки возобновить Триумфальное шествие. Ведь печаль и уныние никому не по сердцу. Даже самая неприметная мышь и та все время чего-то ждет от жизни. Порядок и церемониал оставались прежними, и каждый снова принялся за свои обязанности. Впереди Рупор-ракушка, затем Знамена, потом Биены, Главный Барабан, Большой Барабан и, конечно, Паланкин Триумфатора…

Но когда взялись за ручки носилок, то увидели, что славный Нят-Лауреат лежит на земле, придавленный Паланкином, с мрачным выражением лица. Оказывается, он так и пролежал все это время, будучи не в состоянии даже приподняться. В довершение всех бед в тот момент, когда Паланкин опрокинулся набок, Лауреату дверцей прищемило Хвост. Боль была невыносима, но Нят не осмелился даже пикнуть. Потому что пикнуть в ту минуту означало угодить прямо в когти Драному Коту. Стиснув зубы и, как философ, перенося телесные страдания, Молодой Нят покоился под перевернутым Паланкином до той самой минуты, когда носильщики снова подняли его и славный Лауреат смог встать, расправить онемевшие члены и вытащить свой Хвост. Но, о ужас, элегантный и гибкий Лауреатский Хвост оказался надломленным у самого седалища. Рана нестерпимо болела и сильно кровоточила. Нят не мог даже присесть. А что же это за Триумф, если Лауреат не будет восседать в Паланкине, как предписано ритуалом? Молодой Нят, стеная, улегся на дно Паланкина, и носильщики со всех ног пустились к его Дому.

Праздник сразу утратил свое очарование и торжественность. И так не все вернулись снова посмотреть на Триумфальное шествие, но и те мыши, что собрались, не увидели прославленного Лауреата, потому что он не возвышался по-прежнему в красном кресле. Нят-Лауреат лежал на самом дне Паланкина, наружу торчали только два его острых уха, так что участники шествия и гости могли лишь прислушиваться к доносившимся до них горестным стонам.