Александр Шаров: Рыжая девочка с зеленым бантом

– А сестра? – спросил я.

– Конечно,- ответила Рыжик,- но она прилетит попозже. Ведь сестричка не только учительница, но и Фея. Разве вы не знали? Она должна этой ночью услышать все мечты, все до единой, даже самой крошечной; мечта, которую она не узнает, умрет, а когда умирает мечта, это почти так же невозвратимо, как когда умирает человек. Мечта же, доверенная ей, исполнится.

Я задумался. Я очень глубоко задумался и не сразу решился признаться:

– У меня тоже есть мечта!

– Какая? – спросила Рыжик.

– Написать сказку… О вас… Я давно думаю об этом.

– Обо мне и Мальчике? – Рыжик вскинула глаза на своего спутника. Они весело рассмеялись. – Ну что ж, идите домой, садитесь к столу и ждите. Сестра прилетит, и мечта исполнится. Все, все исполняется, но, конечно, только если вы верите в чудеса и сказки. – С этими словами Рыжик исчезла вместе с Мальчиком и собачкой.

Я остался один. «Если вы верите», – сказала Рыжик. Конечно, я верил. И не только потому, что мы встретились на этом удивительном бульваре, полном стихами, сказками, пророчествами, доверием к человеческому сердцу – разве это не главное из того, что Поэт подарил людям?!

Верил еще и потому, что как раз в годы, когда дети взрослеют, долго тяжело болел, и врачи разрешили мне читать только сказки. И когда я выздоровел, сказки остались со мной, хотя я это и не сразу понял. Остались, как остаются порой перелетные птицы зимовать на незамерзающем озере.

Я верил в чудеса, пошел домой, как сказала Рыжик, и сел к столу у окна. Часы показывали без одной минуты двенадцать, без одной минуты Новый год, когда сама собой отворилась форточка и в комнату влетело голубое облачко. Оно невесомо коснулось плеча. Я скосил глаза и увидел: облачко превратилось в Эльфа.

Как раз по радио стали передавать бой Кремлевских часов; когда они пробили в последний двенадцатый раз, Эльф плавно взмахнул серебряной палочкой.

Сразу погасла лампа на столе, и, как мне смутно помнится, погасла не только она одна, а все вокруг: фонари на улице, витрины и окна дома напротив, луна и звезды в небе. Сделалось так темно, что большей темноты нельзя вообразить.

Темно, но не страшно.

В чернильной тьме передо мной стали разворачиваться, двигаться, жить картины, записанные в этой истории.. Они разворачивались одна за другой. Как в кино? Как в театре? Нет, нет, совсем иначе. Как наяву? Тоже нет. Как во сне? Да, это немного походило на сон, но с открытыми глазами, на длинную цепь снов, то страшных, то грустных, то радостных.

И еще это немного походило на удивительно странный медленный танец. Но больше всего это напоминало что-то, чего назвать я не умею; нет у меня таких таинственных слов.

Я смотрел сквозь чернильную темноту на эти картины, кое-что коротко записывая для памяти. Эльф, наверное, хорошо видел в темноте; иногда он тихо, чтобы не отвлечь, не помешать смотреть, поправлял меня. Однажды он сказал: – Ты написал: «маленький Эльф». Это неточно и обидно. Ты, например, гораздо меньше слона, но для человека достаточно велик. Так и мы, эльфы. Маленьким по справедливости следует называть даже не того эльфа, который живет в чашечке ландыша, а того, дворец которого умещается в капле росы.

Я запомнил поправки Эльфа, продолжая смотреть и записывать. Уже закончилась новогодняя ночь, темнота редела, развиднялось, когда я увидел Рыжика,- она лежала в своей постели с открытыми глазами,- увидел Мальчика, Старшую Фею Леса, пегую собачонку и услышал слабый голос Рыжика:

– Он окончился, человеческий подвиг, который ты мне предсказала? Я справилась?

И услышал ответ сестры:

– Ты отлично справилась, но человеческий подвиг никогда не оканчивается; он так же короток и долог, как коротка и долга человеческая жизнь.

Только она замолкла, фигуры тех, кого я успел так полюбить, стали бледнеть, удаляться; вскоре они совсем исчезли.

За окном в зеленовато-голубом зимнем небе медленно поднималось солнце. Где вы сейчас. Рыжик и Мальчик, Старик со Старухой, Старшая Фея Леса – фея мечты? Где бы вы ни были, от всего сердца желаю вам новогоднего счастья, которое вы так заслужили.