Якоб Гримм - Сказки для самых храбрых

Сказав это, капитан склонил свою голову и умер. И он, как и его товарищи, тотчас же рассыпался в прах. Мы собрали его в ящичек и зарыли на берегу.

В городе я нанял работников, которые привели корабль в хорошее состояние. С большой выгодой обменяв товары, сохранившиеся на корабле, на другие, я нанял матросов, щедро одарил своего друга Мулея и отплыл в свое отечество. По пути мы много раз приставали к берегу в разных странах, и я удачно продал свои товары. Пророк благословил мое предприятие. Спустя три четверти года я приехал в Бальсору вдвое богаче, чем сделал меня умерший капитан. Земляки были изумлены моими богатствами и не сомневались в том, что я нашел алмазную долину знаменитого путешественника Синдбада. Я оставил их в этой уверенности, но с тех пор молодые люди Бальсоры, едва достигнув восемнадцати лет, должны были отправляться по свету, чтобы подобно мне составить свое счастье. А я живу спокойно и мирно и каждые пять лет совершаю путешествие в Мекку, чтобы в святом месте благодарить Аллаха за его благословение и просить за капитана и его людей, чтобы Он принял их в свой рай.

Я родился в Константинополе, мой отец был переводчиком при посольстве и вместе с тем вел довольно выгодную торговлю разными благовониями и шелковыми материями. Он дал мне хорошее образование, рассчитывая со временем передать мне свою торговлю. Однако, когда я стал проявлять в учебе бóльшие способности, чем он ожидал, отец по совету своих друзей решил сделать меня лекарем, так как лекарь, если он научился чему-нибудь большему, чем обычные шарлатаны, может в Константинополе составить себе значительный капитал. В нашем доме часто бывали иностранцы, и вот один из них уговорил моего отца отпустить меня в его отечество, в город Париж, где всего лучше можно обучиться на лекаря. Француз пообещал, что даром возьмет меня с собой, когда поедет туда. Мой отец, который в молодости тоже путешествовал, согласился, и француз сказал мне, что я могу в течение трех месяцев готовиться к отъезду. Я был вне себя от радости от того, что увижу незнакомые страны, и не мог дождаться той минуты, когда мы сядем на корабль.

Наконец назначенный срок подошел к концу. Накануне отъезда отец повел меня в свою спальню. Там я увидел прекрасные одежды и оружие, лежавшие на столе. Но еще более поразила меня большая куча золота — такой я никогда еще не видел.

Отец обнял меня и сказал:

— Вот, сынок, я приготовил тебе для путешествия одежду. Это оружие тоже теперь твое; оно то самое, которое передал мне твой дед, когда я, еще совсем молодой, уезжал на чужбину. Я знаю, что ты умеешь владеть им, но никогда не применяй его для нападения, а только для защиты! Мое состояние невелико, и я разделил его на три части: одна из них — твоя, вторая пусть остается на мое содержание и на черный день, а третья пусть будет неприкосновенной, чтобы она могла послужить тебе в трудную минуту!

Так сказал мой старый отец, и на глазах у него появились слезы. Быть может, он предчувствовал, что мы никогда уже не увидимся…

Итак, я покинул родной кров. Путешествие прошло благополучно, и вскоре мы прибыли в большой город Париж. Здесь мой друг нанял мне комнату и посоветовал осторожно тратить деньги; всего их было две тысячи талеров. Я прожил в этом городе три года и научился тому, что должен знать дельный лекарь, но я бы солгал, если бы сказал, что мне нравилось в Париже, потому что нравы этого города мне не нравились. К тому же у меня там было мало хороших друзей, хотя все это были благородные молодые люди.

Моя тоска по родине становилась все сильней. Со времени отъезда я ничего не слыхал о своем отце и поэтому воспользовался первым же благоприятным случаем, чтобы вернуться домой. Из Парижа отправлялось к Высокой Порте посольство, и я, нанявшись лекарем в свиту посла, благополучно прибыл в Стамбул. Но отцовский дом я нашел запертым, и соседи сказали мне, что мой отец умер два месяца тому назад. Наш священник, которого я знал еще с молодости, принес мне ключ. Я вступил в опустевший дом, в котором все было еще таким же, как при отце. Недоставало только золота, которое он обещал оставить мне. Я спросил об этом священника, и он, поклонившись, сказал: