Альберт Иванов: Лилипут — сын Великана (с иллюстрациями)

— Могут-могут, не мешай. Кому щенка? — закричал человек, держа последнего за шкирку.

— Пошли, Гав, — тут же нашёл Пальчик имя своей собаке.

И они пошли. Пальчик невольно оглядывался на того щенка, и Гав ревниво закрывал ему своим боком путь назад.

Маленькая девочка в скверике, увидав Пальчика, дёрнула дедушку за штанину и заканючила:

— Куклу хочу! Вот такую!

— Это не кукла, а человек, — строго сказал дедушка.

— Всё равно хочу! — И заревела. — А собаку ещё больше хочу! — И указывала на Гава, который даже поджал хвост.

— Капризная девочка? — посочувствовал Пальчик.

— Очень, — пожаловался дедушка. — Деспотичный тиран.

— А почему вы щенка не хотите?

— На благородного денег нет, — нахмурился старик.

— А разве дворняжки — плохие? Она щенка хочет, любого. Ему, конечно, с ней будет неважно, раз она капризная, но ему будет хорошо, если он дворняга. Такой не пропадёт. Вон там даром раздают!

— Хм… — призадумался дедушка. — Знаете, я давно хотел ей купить собачку. Но эту самую собачку, которую я никогда не видел, мне было заранее жалко. Из-за неё, — он покосился на ревущую внучку. — Я всегда думал, что надо породистую… Я даже и не полагал, что можно взять дворняжку. Действительно… Так где дворняжек дают? — встрепенулся он.

Пальчик вновь показал вдаль на хмурого весёлого человека.

— Благодарю вас! — И, схватив девочку на руки, дедушка вихрем понёсся туда, где дают дворняжек.

— Широкое пожалуйста! — крикнул Пальчик вслед.

И они с Гавом зашагали домой. Проходя мимо кафе, Гав поджал было по привычке лапу, взглянул на хозяина, и они оба улыбнулись. Да-да, собаки тоже улыбаются и даже смеются, но по-своему.

Так, посмеиваясь, они и заявились домой.

Родители ничего не сказали против собаки. Мама сразу повела Гава купать в ванной, чему тот крайне изумился, а папа сосредоточенно спросил:

— Он что-нибудь умеет дельное?

— Пока ничего, — признался Пальчик.

— Сырой материал?

— Совершенно сырой, — кивнул сын. — Но хитёр! Из ванной доносились плеск воды и жалобное тявканье пса, уже недовольного расплатой за домашнюю жизнь.

Ровно через неделю после того, как Гав поселился у них, и произошло удивительное событие.

Но сначала о псе — Гав очень изменился за это короткое время, бездомные приятели ни за что бы его не узнали. Слежавшаяся шерсть, отмытая от уличных ночёвок, стала необычайно пушистой — поэтому он как бы увеличился вдвое и превратился в белый шар. У него появился красивый ошейник, а на кончике хвоста — бант, мамина выдумка. Правда, он красовался недолго — Пальчик его снял. Хватит, что на него одного глазеют на улице, а тут ещё и второе чудо природы — Гав с таким украшением! Да и сам пёс неодобрительно отнёсся к банту: крутился волчком в погоне за собственным хвостом и пытался сорвать позорящую его мужское достоинство ленту.

— Он же не девочка, — заявил Пальчик маме.

— Разве? — рассеянно сказала мама.

— Сразу видно, — закивал Пальчик.

Гав с благодарностью посмотрел на него и, скосив челюсть набок, лихо сдул пышную бахрому над глазами, а затем показал маме большой дерзкий язык. А может, он высовывал язык просто для того, чтобы было легче дышать. Кто знает? Недаром Пальчик говорил, что он хитрый.

И вот, в тот знаменательный день Пальчик, всё время размышлявший о своём коронном номере, вспомнил, что на чердаке их дома, кажется, до сих пор валяется его старая деревянная лошадка — качалка. Ему понадобилось её седло. Лошадка у него уже была, причём живая — Гав. И хотя Пальчик не знал, каким будет его цирковой номер, но он почему-то ясно представлял, как выезжает верхом на своём псе на арену. А дальше? А дальше — видно будет!.. Гав, конечно, не станет возражать против седока. Во-первых, он, Пальчик, совсем лёгкий, во-вторых, Гав тоже прославится.

Пёс увязался за хозяином на чердак. Наверно, он что-то предчувствовал.

Вначале они поехали на лифте на последний пятый этаж. Пальчик, взяв с собой папину тросточку, нажал ею в кабине на нужную кнопку.

О доме, да и о самом лифте тоже необходимо рассказать особо. Старинный пятиэтажный дом высился над новыми малорослыми пятиэтажками, превосходя их раза в полтора высотой. И ещё: у него было своё лицо — как говорила мама. Но Пальчик видел, что у дома не одно, а много лиц: каменные женские головы над каждым окном; тёмные, с потёками от дождей, фигуры сов под балконами; а на фронтоне даже стоял металлический рыцарь с копьём, на котором вращался флажок-флюгер. Лифт тоже был старый, под стать дому: решётка и двери — из меди с завитушками, в которых угадывались морды каких-то загадочных животных и птиц; на толстом стекле за решёткой были навечно протравлены чёткие номера этажей; сама кабина — тёмного дерева с резными неведомыми растениями; на задней стенке — мутное зеркало в облупившейся позолоте тяжёлой рамы; панель чёрного железа с кнопками этажей, на каждой из которых витиевато извивалась цифра… При каждой остановке кабина издавала тонкое мелодичное звяканье.