Лев Кузьмин - Баба Яга и ее внучки Ягобабочки

— Вот кто самый-то сильный, вот! Тот, кто нам в нашем труде помощь оказал! И нечего тебе, мышка-норушка, друзей неведомо где искать… Ищи их поближе!

— А я уже нашла! А я уже их увидела! — засмеялась мышка. — Это — мои соседи! Я их позову сейчас в гости ко мне, а потом они позовут меня в гости к себе. И мы подружимся славно и весело — навсегда!

В жаркий полдень лежала в тени за большим камнем и тихо вздыхала голодная лисица:

— Ух, какой зной! От этого зноя мыши и те попрятались глубоко в норки. Видно, никем мне нынче не поживиться, не подкрепиться до самой ночи…

Вдруг на камень уселась куропатка. Голова и горло у неё золотисто-коричневые, грудка серенькая, на серенькой груди из пёрышек как бы — подковка. Ну, а главное — вся она, эта куропатка, толстенькая. Сразу видать: нагуляла жиру за лето — оё-ёй!

У лисицы слюнки потекли.

«Вот мне закуска-то, вот! Такая пожива куда лучше мышек, повкусней даже самой свежей петушатинки. Только бы её раньше времени не спугнуть! Только бы изловчиться так, чтобы схватить куропатку в один миг».

И лисица в тени затаилась ещё тише, а куропатка по гладкому камню похаживает, коготками постукивает, взглядывает на солнышко и поёт, заливается:

— Чир-гик! Чир-гик! Чир-гик!

Очень куропатке по нраву собственная, пусть и короткая, всего лишь в два слова песенка.

Плутов ка-лисица это поняла сразу. Она тонким-претонким, ласковым-преласковым голосочком из укрытия, из-за камня говорит:

— Ой, кто это распевает такую песенку хорошую? Ой, у кого это такой голосок расчудесный?

— У меня! Чир-гик! — тут же откликнулась куропатка и от удовольствия ещё шире раздула своё золотистое горло.

— А скажи, — совсем ласково, совсем умильно говорит лисица, — ты поёшь с открытыми глазками или с закрытыми?

— Да не всё ли равно? — отмахнулась весело куропатка.

— Нет, не всё равно! Не всё… Закрой глазки, и твоя песенка зазвучит по-иному. Наверняка даже лучше!

— Я попробую, — ответила куропатка.

И закрыла глаза, снова принялась напевать:

— Чир-гик! Чир-гик! Чир-гик!

А лисица — прыг! Ухватила куропатку да и держит её уже в зубах.

Испугалась куропатка: «Пришёл мой смертный час! Обманула меня лисица! Но, может, успею схитрить и я…»

— Лисица-сестрица! Лисица-сестрица! — закричала куропатка во весь голос: — Ты такая провора! Ты такая умница! Ты такая красавица! Но неужели ты такая и неразборчивая? Неужели ты меня так прямо, не ощипав, с пёрышками и съешь?

А лиса рада-радёхонька, довольна-довольнёхонька. Она хвастливо, ехидно, даже гордо говорит:

— Ага! Так прямо и съем! Проглочу тебя вместе с перьями!

Ну а раз похвалилась, заговорила, то, ясно-понятно, зубы разжала и рот раскрыла!

Ну а если раскрыла, так тоже ясно-понятно, куропатка не стала ждать.

— Фыр-р-р! — взвилась она покруче да повыше и в горы унеслась.

А лиса опять в холодок за камень повалилась и лежит там, по-прежнему вздыхает:

— Ах-ох! Ах-ох! Ах-ох!

Жил в сосновом бору ястреб — светлые брови, жёлтые глаза, серая грудка в крапинку.

И — хотите верьте, хотите не верьте — было у ястреба жемчужное ожерелье, а на голове, на самой маковке красовался алый гребешок.

А ещё ястреб был очень добрым. Очень добрым и очень компанейским. И поэтому всё летал в деревню к петуху с курицей, гостил у них по целым дням.

Клюёт, бывало, вместе с ними из корыта-кормушки ячмень да пшеницу, а сам курице благодарно говорит:

— Какое вкусное угощение! Давайте, курочка-рябочка, я вас за это летать научу…

А курице летать, конечно, хочется, да больше она смотрит не на то, как раскрывать крылья надо, а таращится на ястребиное ожерелье, на белоснежные, на тонкой нитке жемчуга:

— Ах, кудах! Вот бы и мне такую прелесть! Вот бы и мне!

И вослед за ястребом короткими своими крыльями взмахнёт, чуть-чуть над лужайкой взлетит, да на ожерелье, на ястреба глянет, крыльями махать забудет, и — кувыркнётся… Взлетит, засмотрится, и на землю — бултых!

Так обучение полёту у курицы дальше этого и не пошло.