Михаил Чернолусский: Золотой след (легенды, сказки)

Терпели мужики до поздней осени, а потом решили идти за советом к Шмелю.

Дожди размыли дороги, но все же ходоки добрались до избушки лесного мудреца.

Шмель усадил гостей за стол. Разогрел самовар, подал лепешки, лесной мед и налил всем горячего чаю. Когда мужики отогрелись и передохнули, он велел рассказывать.

— Да-а, — сказал он, выслушав забарцев, — дела ваши плохи. Беда близка. Если машина станет умнее человека, тогда человек сам превратится в машину… Но чует мое сердце — на обман вы попались. Хитрость тут чья-то. Говорю я вам: проживут люди ещё тысяч лет, изобретут пять тысяч разных машин, но ни одна машина не превзойдет человеческий разум, ибо в нем вся сила природы — творца его. — И старец замолчал.

— Что нам делать, Шмель, ты не сказал.

— Раскройте обман.

— Как тебя понять?

— Говорю вам: раскройте обман. — И с этими словами мудрец выпроводил из своей избушки гостей.

Всю обратную дорогу мужики спорили — как понять Шмеля. Думали, думали и пришли к заключению, что машину надо разрушать. И стали сговариваться когда и как это сделать.

Тут заговорил молчавший всю дорогу Трофим. Он тоже был в компании ходоков.

— Я один это сделаю, земляки. Доверьте мне.

— Один не справишься, — сказали ему.

— Справлюсь. Я помогал мастерам делать её, я знаю, как её разрушить. Доверьте.

Прикинули забарцы все как следует и порешили — ладно, мол, доверим это дело Трофиму, пусть попробует. А срок назначили на первый же воскресный день.

В воскресенье собрались у Тринклера гости. Барин, дождавшись тишины, включил машину. Но на этот раз Диво железное не заурчало, свет не загорелся. Барин в испуге дергал ручками, включал кнопки — не работала машина.

Поднялся переполох. Наталочка отстранила отца и сама начала нажимать на все кнопки. Но машина все равно молчала.

— Мастеров надо вызвать, — сказал граф Суходольский. — Немедля!

В эту минуту отворилась потайная дверь, и появился Трофим. Гости с испугу застыли в своих креслах.

— Это ты? — спросил Тринклер, когда пришел в себя.

— Я, барин.

— Как ты туда попал?

— Я там сидел.

— Но дверь заперта.

— У меня ключ.

— Значит, ты сломал машину?

— А чего там ломать?

— Дурак! Ты знаешь, что это за машина?

— Я сам и есть машина.

— Что ты бормочешь, скотина безмозглая!

— Извольте заглянуть вовнутрь. Ничего там нет, окромя граммофона и балалайки.

Тринклер и все следом за ним заглянули в соседнюю комнату. Конюх говорил правду: кроме граммофона и балалайки, там ничего не было. На столе лишь увидели крынку из-под молока и недоеденную краюху ржаного хлеба.

— А где аппаратура, что покупал мой управляющий? — спросил барин.

— Увезли мастера с собой, не пропадать же добру, — ответил Трофим.

Наталочка упала в обморок. Поднялся переполох. Суходольский чертыхался.

— Нет, я этому не верю! — отдышавшись, закричал старый барин. Безмозглый конюх, дурак, и разговаривал со мной на философские темы, давал мне советы. Не верю!

— Отчего не верите, барин? Я грамоте обучен, говорю вам, книги разные читал. Отчего дураком-то меня зовете? Самолюбие ваше заело?

— Боже мой! — продолжал восклицать Тринклер. — Боже мой! Это не укладывается в моей голове! В острог его!

Трофим возмутился:

— В острог меня сажать не за что барин. Не вор я. А ежели вас допекло — так это вам в отместку за «дурака», за «Трошку» и за всех также мужиков, которых вы притесняете.

— Взять его! Судить! — кричал окончательно разгневанный барин. Пороть!

Но к Трофиму подойти боялись. Он сам, оглядев всех, с достоинством повернулся и не спеша пошел к выходу.

Тут подбежал к нему Суходольский:

— Ну что, умник, достукался? Машине любую ересь простят и правду от неё стерпят, а человеку — шиш, не дано сих прав. Понял?

— Понял, — ответил Трофим. — Только не об этом надобно вам думать, ваша графская светлость.

— А о чем же?

— О том, как это вы, умники, дураками обернулись. Вот об чем. А за меня не тревожьтесь.

И Трофим ушел.

Вечером, когда гости разъехались, старый барин и граф Суходольский долго беседовали между собой.

— Нет у нас основания Трофима судить, — говорил Суходольский. — Ничего он такого не сделал. За стенкой находясь, отвечал на наши вопросы, вот и все.

— А мастеров тоже нельзя судить?

— Можно. Но, во-первых, ищи их теперь. А во-вторых, неприглядно мы сами будем выглядеть на этом суде.

— Как это?

— Смеяться станут над нами. Поверили, скажут, старые ослы.