Отец у Тэнэнуцэ был пекарь. Печально смотрел он, как сын дрожащей рукой выводит ему двойку по поведению.
Луцэ нарисовал только головку двойки, глянул на отца и уронил от страха ручку.
— Ну что ж, — сказала Домница, — в классе нам делать нечего. Найдём дело и на улице. Надо помочь крошкам-старушкам прокопать в снегу тропинки.
Ребята побежали на улицу, а Мэриука заперла двери класса.
Родители посмотрели на запертую дверь, потом друг на друга, а потом на чёрные окна. Как их очистишь? Надо новые стёкла вставлять. А как выйти из класса? Дверь-то заперта. Пришлось им вылезать через чёрные окна.
Надо сказать, что отец Луцэ был Очень Крупной Крошкой при дворе Короля. Он вставил новые стёкла, но затаил в душе чёрную обиду.
— Мне, такому крупному крошке, вылезать в окно!.. В мои годы! Получать двойку по поведению перед всем классом! Я это Домнице припомню.
Очень Крупная Крошка наябедничал королю, и через неделю Домницу прогнали с работы, а учителем в школе стал глуховатый дьяк из церкви.
Он заставлял Мэриуку на всех уроках спрашивать учеников таблицу умножения, а сам доставал из портфеля подушку и довольно громко похрапывал за своим столом.
А крошечки-ученики ходили после уроков к Домнице домой. Садились там прямо на пол, на большую шкуру крошечного медведя, и учительница рассказывала им, что происходит на белом свете.
Так она снова становилась их учительницей. Конечно, ребятам очень хотелось вернуть её обратно в школу.
— Скоро вернётся, — говорила Мэриука.
И она показала ребятам на крошечные туфли учительницы, которые стояли в учительской за шкафом. Очень обрадовались крошечки:
— Уж если туфли остались, обязательно вернётся! Верная примета.
И однажды в этих туфлях вдруг появились фиалки. То ли сами выросли, то ли кто-то их туда положил. Неважно. Ясно было, что цветы эти очень напоминали глаза учительницы. Есть туфли, есть глаза — да это почти вся Домница. Скоро, скоро войдёт она в класс.
Кирикэ родился в сапоге. И работал в этом сапоге сапожником на месте отца.
Сапог был с окнами и дверью, но стоял подошвой кверху, чтоб хозяева не мокли под дождём. А в каблуке был домоход. Дым валил из каблука.
Прохожие слушали, как из сапога доносится стук сапожного молотка. Сам Кирикэ из сапога на улицу почти никогда не выходил, только борода его торчала из окна. В стране крошек было много крошечных ног. Хоть и крошечные, а всё равно — обуть надо. Ударит мороз, а ты без башмаков. Сиди, как наседка, на печке. Много лет обувал Кирикэ крошек. Поседел и сгорбился, как вопросительный знак.
— Килина, — просил он жену, — потопчи мне спину, разогнуться не могу.
Он ложился на пол, а Килина топтала ему спину. В последнее время Кирикэ так скрючился, что жена чаще по его спине ходила, чем по земле.
Однажды пришёл к сапожнику доктор с куском кожей под мышкой.
— Сшей мне новые ботинки, Кирикэ. У меня скоро свадьба.
— Ладно, сошью, — сказал Кирикэ. — А ты дай мне какие-нибудь капли, а то в груди колет. Спину-то мне Килина лечит, и тут другого доктора не надо. А в груди так порой колет, что работать не могу.
Доктор дал капли и спрашивает:
— А когда башмаки будут готовы?
— Через неделю приходи.
Опять застучал молоток сапожника. Утром стучит, вечером стучит. А сердце в груди у Кирикэ ещё громче стучит. Не помогают капли.
Пришёл доктор за ботинками.
— Я сшил только один башмак, — схитрил Кирикэ (у него ещё ничего готово не было). — Зима на дворе, у меня работы много, да и капли твои не помогают.
Доктор одел на нос очки, приложил ухо к груди Кирикэ, послушал с умным видом, помычал и выписал другие капли.
— Когда за ботинками приходить?
— Через недельку.
И новые капли Кирикэ не помогли. А был он мужик с характером, не какая-то квашня, которую все месить могут. «Ладно, доктор, как ты меня лечишь, так я тебя и обую». Добавил своей кожи и сшил ботинки с длинными-длинными носами и сгорбленные, как сам Кирикэ.
«Вот тебе новые башмаки! — думал он про доктора. — Иди в них на свадьбу! Будут все за тобою ходить и пальцем показывать!»
— Голова! Ты что наделал? — закричала Килина, увидев такие башмаки. — Ты что, не знаешь нового закона?! Если пекарь сырой хлеб испёк — сам его и съесть должен. Если портной костюм испортил — пускай сам его и носит. Придётся тебе самому ходить в этих ботинках, пока не износишь! Люди будут на тебя пальцем показывать.
Читать дальше