StEll Ir - Сказки детского Леса

И громом поднебесным, расколовшим всё до последнего, раздался тогда последний вопрос:

- Да ведь смерть же это твоя! Любишь ли ты её?

Заболело, заволокло, застоналось сердцем и кто-то маленький заметался внутри «Как же так - смерть!». Но ответ был спокоен, тише малыш, ответ был спокоен и известен уже давно, всем и всегда:

- Да, я люблю её.

- Ну и что ты наделал? - весело спросил молодой король. - Помрёшь ведь теперь.

- Не знаю, - ответил царь Сигизмунд, сжимая в руке ладошку Маленькой Элизы. - Я жил затем.

А больше не было сна. Пробуждение захватило как-то всех и сразу. И лес стал королевством и бурелом - стенами прекрасного дворца.

- И правильно не знаешь, - сказал тогда помолодевший от счастья король. - Ты сумел освободить меня от моей вечности, я теперь дорогу знаю. Я ухожу к той, которую так долго я звал и искал, она ждёт меня. А для вас у меня всё равно от вечности кусочек остался, на двоих оно надолго хватит.

И счастливый король ушёл тогда к своей возлюбленной прекрасной смерти.

А Сигизмунд и Маленькая Элиза долго ещё видели его, уходившего в лучи утреннего, занимавшего собою всё, солнца.

Ну вот и всё, теперь тих и спокоен наш необъятный, огромный, мудрый океан. Мы всегда вместе на маленьком тихом острове в далёком уголке океана. Успокоенные, нетревожащиеся больше чистые глаза детской радости устали немножко. Всё хорошо и певшие нам птицы улетают вслед уходящему солнышку. Всё хорошо и затихают в шорохе изумрудные травы. Всё хорошо и успокаиваются лёгкие ветры в вершинах деревьев. И ничто пусть сегодня уже не потревожит твой маленький безмятежный и искренний сон.

В очень далёкой, так никем и не увиденной, стране жил старик.

Страна была солнечна и прекрасна и только в уголке одном под густыми кронами деревьев среди вечных вздыхающих в грусти болот хранился непроницаемый мрак. Страна была счастлива и изумрудна, а в тьме непроходимой стояла избушка древняя и в избушке древней жил старик.

И в весёлом хрустале рек о чём-то мудро молчали серебряные рыбы, и в травах плутали озолочённые тела змей, звери осторожно постигали взглядом высокий полёт возлесолнечных птиц, и очень давно уже не умирая жил старик.

Маленькая безумная девочка нелепо и беспомощно улыбнулась невоспринимающе-глупыми лучиками глаз навстречу устремлённому к ярко выраженной своей цели выстрелу.

В подвалах не бывает жить счастье, в подвалах темно и тяжело, в подвалах, в никем не достижимой глубине земной.

За стены сырые, шершавые в непроглядной тьме, царапалось на ощупь непонятное для никого чудовище. Мощь и сила его рвались бы в через неосильную темь, да изглатывались, изматывались, лишь медленным означаясь на ощупь продвижением вдоль сырых шершавых стен оставались.

Из тьмы непроглядной в освещённый неведомо чем сиреневый полумрак, где различимо уже по-прежнему неясное всё. Не бойтесь. Теперь он с вами…

Сиреневый полумрак вывел из тьмы и оставил среди людей непонятное неведомое чудовище. И непонятное вселило в людей оно ужас. В солнечные жилища людей внесло непокой. Забрало у погрязших в мире уверенность в завтрашнем восходе солнца. У людей появился враг…

Первый гость сиреневого подземелья был случаен, но он не вернулся к где-то ожидавшим его людям и гости стали правилом. По одному и не по одному, реже или чаще в сиреневый полумрак входили всё более бесполезно вооружённые люди. Обратно не выходил никто.

- Наверное, вы изменились за так много много много лет?? Нет…

Я наблюдал порядок, я приводил людей. Они больше не нужны позабывшие…

Но за мной лишь порядок, а свобода выбора была за ними. Зачем они брали ненужное, пустое для них знание? Ведь в этом знании не было всегда искомой ими силы… Пытался объяснить – не слушали, пытался убедить – не верили. Они спешили зачем-то все… Все брали. Всем приходилось раздавать. Так тут уж не обессудь, что домой не вернулся, если сам спускал курок тщательно наведённого в собственный лоб всё более и более совершенного оружия… Всё более и более бесполезного оружия…

Легенда о неведомом облетела все обители живших людей. Легенда о непобедимом встревожила, надорвала, исковеркала порядок. Раньше бы примирилось, раньше бы позабылось, а вот только не в этот раз. И люди теперь были – целое, одно. И безумие теперь охватило слишком быстро, слишком властно, слишком всех…