Хью Лофтинг - Приключения доктора Дулитля

Наконец Принц, тяжело дыша, поднял свое лицо из таза. И все животные вскрикнули от изумления. Лицо Принца стало белым, как снег, а глаза, пцежде мутно-грязные, сделались серыми.

Джон Дулитль дал ему маленькое зеркальце, чтоб он посмотрелся. Принц запел от радости и начал плясать по тюрьме. Но Доктор попросил его не шуметь, поспешно захлопнул свою аптечку и велел ему открыть дверь тюрьмы.

Бумпо умолял оставить ему зеркальце, так как другого в Царстве Джолигинки не было, а ему хотелось бы смотреться в него целый день. Но Доктор сказал, что оно ему самому нужно для бритья.

Тогда Принц достал из кармана связку медных ключей и открыл огромные двойные замки. Доктор и его животные во всю мочь побежали к морскому берегу.

А в это время Бумпо прислонился к стене пустой тюрьмы и счастливо улыбался им вслед, при чем его огромное лицо блестело при свете луны, как полированная кость.

Когда беглецы подошли к берегу, то оказалось, что Полинезия и Чи-Чи ждали их на камнях, около корабля.

— Мне жалко Бумпо, — сказал Доктор. — Я думаю, что мое лекарство недолго продержится. Очень возможно, что на утро он опять сделается чернокожим — вот почему я не хотел оставить ему зеркальца. Но, может быть, он останется белым, не знаю, — я раньше никогда не употреблял этой смеси. Сказать правду, я сам был удивлен, что она так подействовала. Но ведь должен я был сделать что-нибудь, не правда ли? Не мог же я выскребать пол королевской кухни до конца дней моих. Ведь там такая грязная кухня! Мне ее видно было из окна тюрьмы. Так! Так! Бедный Бумпо!

— Конечно, он узнает, что мы подшутили над ним, — сказал попугай.

— А зачем они нас посадили, — сказала Дэб-Дэб, сердито шевеля хвостом. — Они от нас зла не видали. И поделом ему, если он опять почернеет! Пусть будет хоть чернее черного!

— Но он же тут не при чем, — сказал Доктор, — Ведь нас посадил в тюрьму Король, его отец. Бумпо в этом не виноват. Я уж думаю, не вернуться ли мне назад извиниться перед ним? Ну, да ладно! Я ему пошлю конфет, когда приеду в Грязеводск. И почем знать? Мажет быть, он все-таки останется белым.

— Спящей Красавице он никогда не понравится, даже и с белым лицом, — сказала Дэб-Дэб. — По-моему, он даже в своем прежнем виде был лучше. А все-таки он всегда, при всяком цвете, будет уродом.

— Но он добрый малый, — сказал Доктор, — правда, увлекающийся, но добрый. В конце концов «не по хорошу мил, а по милу хорош».

— Не могу поверить, чтобы такой болван мог найти Спящую Красавицу! — сказал пес Джип. — Вероятно, он поцеловал какую-нибудь толстую фермершу, которая после обеда вздремнула под яблоней. Не удивительно, что она испугалась. Хотел бы я знать, кого он поцелует теперь! Дурацкое дело!

Пушми-Пулью, белая мышка, Гёб-Гёб, Дэб-Дэб, Джип и сова Ту-Ту сели на корабль вместе с Доктором. Чи-Чи, Полинезия и крокодил остались, так как в Африке, где они родились, они были у себя дома.

Доктор взошел на корабль, посмотрел вдаль на море и вдруг вспомнил, что некому им показывать дорогу в Гряэеводск.

Широкое, широкое море при лунном свете казалось ужасно большим, и он подумал, как бы не потерять дорогу, когда земля скроется из виду.

Когда он это подумал, где-то во тьме точной, высоко в воздухе послышался странный шелест. Животные перестали прощаться и стали прислушиваться.

Шум делался вое громче и слышнее. Он как будто приближался и напоминал не то, как осенний ветер шелестит листьями тополя, не то, как сильный, сильный дождь барабанит по крыше.

Джип, задрав нос и вытянув хвост, сказал:

— Птицы! Миллионы птиц быстро летят — вот оно что!

Все стали смотреть. Там, наверху, словно огромный рой маленьких мошек, летели тысячи тысяч птичек. Они как будто закрыли все небо, а все-таки с каждой минутой их становилось вое больше и больше. Их было до того много, что очень скоро они заслонили луну, так что она не могла светить, и море сделалось мрачным и черным, как бывает, когда грозовая туча закрывает солнце.

Вскоре птицы опустились вниз, скользя над водой и землей. Ночное небо очистилось, и луна стала светить по-прежнему. Все же не было слышно ни звука голосов, ни крика, ни песен, только шелест крыльев становился все громче. Тогда птицы стали собираться на отмели на снастях корабля, всюду, кроме деревьев. Доктор мог заметить, что у них синие крылья, белые грудки и очень короткие, покрытые перьями лапки. Как только они сели, всё опять замолкло, — не слышно было ни звука. Было тихо, тихо.