Татьяна Бабушкина - Одушевляющая связь

Впрочем, и Шулешко, и Татьяна Викторовна были из тех, чьё дело – не проектирование, а культивирование. Кто убеждён, что жизнь не строится – жизнь вырастает.

Эта вырастающая жизнь – культурна, но именно в том смысле, что подобно культуре пронизывается напряжением между бытом и бытием, между предельно возвышенным и привычно-ежедневным.

…Когда-то клуб ТиВи был, наверное, самым «культуроцентричным» клубом Советского Союза.

В последние же годы Татьяна Викторовна всё чаще высказывалась о культуре чуть ли не с нигилистическими интонациями.

Она заводила разговор о том, что множащиеся нагромождения культуры таят в себе страшную угрозу. Что завалы культурных ценностей, которые растущие поколения не способны осмыслить, принять, «переварить» – это надгробные плиты над будущим. Что чуждая, навязываемая, но отторгаемая культура – огромная сила: давящая, раздражающая, невротизирующая, убивающая в человеке способность к мироустроению – и себя в мире, и мира вокруг себя.

Если в перегруженном культурными знаками пространстве у человека нет средств выстраивать свой «культурный космос» – то его затягивает в подобие безграничной культурной свалки, на которой духовная жизнь сводится к бомжеванию.

Что на фоне такой ситуации именно педагогика становится главной отраслью культуры – без которой ничтожными, малозначительными выглядят все остальные.

Величие Татьяны Бабушкиной – не научное, не писательское, не дидактическое – оно во многом сродни чудаковатому величию Песталоцци (от которого взяла разбег вся мировая педагогика последних двух столетий), весёлому величию Чуковского или Джанни Родари, открывших взрослым конструктивную игровую мудрость детского взгляда на вещи, изящному величию простых и точных решений Марии Монтессори.

И ещё, пожалуй – пронзительному величию людей, подобных Мещерякову, Апраушеву, Леонгард, научившихся возвращать в мир полноценных людей тех, из кого общество привыкло фабриковать изгоев и инвалидов.

Постижению задач и удивительных возможностей воссоздания нормальной – то есть нормально-возвышенной – жизни вокруг детей посвятила свою прекрасную жизнь Татьяна Викторовна Бабушкина. Её сердце было удивительным камертоном размышлений о мире детства и источником усилий в его поддержку. Тонкость и точность её чувств, усилий, замыслов, неприметно формировали духовные и душевные силы множества людей в России.

Пожелаем себе долгого света от её жизни на нашем пути.

Мы проводили вместе занятия в детских домах, в поликлиниках, в пединституте. Сначала говорили о проблеме, вовлекали в диалог слушателей, выясняли, как проблему видят они. Я говорила о медицинской стороне, она о педагогической, наполняя весь разговор какими-то примерами (причём вперемешку с жизненными случаями, очень часто цитировала, давала отсылки к поэтам и философам, и у меня было такое ощущение, что она призывала их к свидетельству, будто лично с ними знакома).

А потом она говорила: «Сейчас давайте поиграем…»

ТиВи тщательно готовила и продумывала свои занятия. Но она никогда не шла за своим внутренним распорядком, она всегда шла за детьми, которые были рядом с ней. Не было и чёткой структуры, где расписано, на что и сколько минут отведено. Занятие шло, и если какие-то моменты планировались, но мы видели, что у детей что-то не получается, мы могли гораздо дольше на этом этапе остановиться, зато другого этапа едва коснуться. Или, наоборот, вообще сразу уйти от какой-то задумки, если дети за ней не пошли.

Или ТиВи вдруг видела, что ребёнку в радость прыгать вот с этих поставленных друг на друга столов, и мы стояли и ждали, пока все не напрыгаются, как они того хотели. Уже давно пора перейти бы к другому, но такой восторг у этих прыгающих детей, что нельзя его просто так прервать и остановить (даже если кто-то из наших студентов, участвовавших в празднике, уже «изнемогал»).

Она предлагала детям то одно, то другое, но никогда ничего не навязывала. И всё становилось живым.

Был ещё один критерий наших занятий: пространство на занятии должно было раздвинуться, а время – остановиться. Если возникало такое ощущение, то, значит, получилось.

Помещений для занятий у нас постоянных не было, где мы только не кочевали; в конце концов, получили приют в моей поликлинике (не самом подходящем месте для праздников с уроками фантазии). Но у нас был зал 42 квадратных метра, и помещалось в нем 70–80 человек. Кто сидел, кто стоял, но в итоге у каждого возникало ощущение, что тебе просторно и свободно.