Татьяна Бабушкина - Одушевляющая связь

«Пожалуйста, вы только не отрывайтесь от своих дел. Я же понимаю, насколько вам сейчас тяжело учиться, каким трудным и важным делом вы занимаетесь – я бы с этим никогда не справилась. И я понимаю, что никакая школа вам не нужна, и делать там нечего, и выжить там невозможно.

Но я постараюсь говорить не об этом. Не про школу, а про то, что вдруг может кому-то из вас пригодится – ну, может быть, со своими детьми. Впрочем, не обязательно с детьми; вообще ведь педагогика – это про отношения, знаете? Друг с другом, с молодыми людьми, ну и с детьми тоже иногда. Конечно, это не всем нужно; я буду говорить не очень громко, постараюсь вам не мешать – а если кому-то любопытно, я буду рада, а они могут подсесть поближе».

Через несколько минут все конспекты были заброшены, ещё через несколько началась нескончаемая феерия из разных сценок, комментариев и неожиданностей на ровном месте, потом ТиВи была облеплена преображёнными слушателями – а потом втихомолку довольно потирала руки: «Ну, здесь я двум-трём точно испорчу судьбу».

«Испорчу судьбу» – означало втянуть человека в клубную жизнь, в «педагогические путешествия», в «уроки фантазии», в летние лагеря (они же «художественные дачи») – праздничные для детей и очень тяжёлые при всей праздничности для взрослых, в работу с «черепашатами»… И навсегда оставить мучительно-небезразличными к тому, что происходит вокруг с миром детства.

«Ведь я детей не воспитываю. Я с ними живу», – пыталась объясняться она: «У меня не только родство с детьми, но и родство по детству».

Удивление, радость и нежность наполняли атмосферу общения вокруг ТиВи – но это была та нежность, которая то и дело обжигает.

Ростовский клуб Бабушкиной – клуб почти с сорокалетней биографией, клуб, в каждую эпоху своей жизни объединявший поколения участников от пяти- до пятидесятилетних. Лёгкость дыхания, веселье творческих импровизаций и трагизм мировосприятия здесь постоянно представали как вещи неразрывные.

«…А душа, уж это точно – ежели обожжена –

Справедливей, милосердней и праведней она».

Пронзительность взгляда на мир оттенялась пронзительностью в высвечивании красоты человеческих душ. Постижение драматизма культуры искупалось сумбуром театрализации. Беды мира детей, отчаянность мира подростков, неприкаянность мира молодых притягивались сюда как молнии к громоотводу – но при этом между поколениями участников переливается, охватывает каждого человека вверх и вниз по возрастной шкале искрящаяся радость мировосприятия: то из детства, то из отрочества, то из юности.

О ходе своей клубной жизни участники клуба рассуждали потом примерно так: «Известна метафора: «горизонталь» – организация пространства общения, а «вертикаль» – те ценности, которые по ней передавались. Организаторы клубов обычно сосредотачивали усилия на налаживании горизонтали общения, а клуб Бабушкиной отличался тем, что контакты по горизонтали складывались сами собой, когда головы были «задраны ввысь», на некую почему-то наметившуюся точку «вертикали».

Стержень замысла – и бесконечная вариативность событий. Отсутствие ясного плана – и твёрдая способность довести дело до триумфального финала, создать такое «атмосферное давление», что успех неминуем. Истоком такой самоорганизации «горизонтальных» связей и событий вокруг «вертикальности», видимо, была особая норма всей жизни Татьяны Викторовны: неустанное челночное движение между педагогикой идеальных – нормальных – и экстремальных измерений.

В этом был уникальный знак «педагогики ТиВи», почти не имеющий аналогов в современной России.

Идеальное входило в круг Бабушкиной не специально создаваемой атмосферой идеализированных отношений, не совместными размышлениями о высоких абстракциях – а личными контактами, постоянным подключением к своим делам людей, живущих творчески-напряжённо. Возникали устойчивые содружества «клубных» ребят с глубокими поэтами, с первоклассными художниками андеграунда, с архитекторами, врачами, философами и археологами, с корабелами-путешественниками, с собирателями огромных домашних библиотек. Привычным жанром были вечные бегства в древнегреческий Танаис к его великому хранителю Валерию Чесноку и блуждания-гостевания по Москве или Екатеринбургу. Но речь шла не об «интересных людях» вообще, а исключительно о тех, с кем у ТиВи и её воспитанников возникал взаимный интерес друг к другу.