Сложно сказать, верю ли я в Деда Мороза. В такого, каким его обычно изображают, не верю. А в новогоднее волшебство верю и допускаю, что есть некое существо – то ли ангел, то ли ещё кто-то, – которое этим волшебством управляет. И этому Существу все равно, видит или нет человек, к которому оно приходит, потому что большинство зрячих его, Существо, как раз и не видит. Но все чувствуют.
Вот почему я обязательно справляю вместе с детьми все праздники, какие только можно: Новый год, Рождество, Пасху, 8 Марта, дни рождения, праздник осени, праздник лета, праздник воздушных шаров, праздник света. Праздники ощущаются не только органами чувств (уксусный запах Пасхи, бенгальские новогодние огни), но и тем, что глубже. Душой. Поэтому они лечат.
И последнее
Егор. Мы с ним знакомы четыре года, и я льщу себя надеждой, что за это время я немного его узнала. И он мне нравится. Не все дети – и не все особые дети – мне интересны и симпатичны. Тут работают какие-то общие законы совместимости-несовместимости. Не со всеми ты можешь найти общий язык, не со всеми сможешь работать. Я уважаю Егора, как уважаю многих сильных, жизнерадостных, своенравных, упрямых, резких, непредсказуемых людей с ярко выраженными симпатиями и антипатиями и хорошо развитым чувством собственного достоинства. На вопрос, почему я его люблю, я ответить не могу.
Из письма:
«Я несу ему мои радостные впечатления, те, которые он может понять тоже – новогодние огоньки, свечку, которую мы вместе лепим из вощины, рождественские песни, сухие листья осенью. Я помню, как вместе мы делали первые шаги босиком по тёплой земле, как трогали мокрые от росы листья смородины. Егор, взлетающий на качелях под моё громкое говорение стихов, Егор, стоящий на песке, который мы с Сашей притащили с залива, отчаявшись (то погода, то болезнь) притащить к заливу – Егора. Я знаю, что эта радость зависит не от результатов. Что из меня плохой педагог, потому что мне (честно!) плевать, научится ли Егор ставить кубик на кубик. Мне хочется дать ему весь мир. Чтобы он слышал песни, чтобы его радовало мерцание огней, чтобы ему так же, как мне, хотелось погладить мокрые от дождя деревья.
Прошло много лет, целых четыре, как же нам было трудно! Как мне было трудно учиться! Как трудно понимать, слушать, не торопиться! Как трудно и сейчас!..»
* * *
…Дождь. В кухне всё составлено в один угол, окно распахнуто. День мытья окон. Стекло под газетой поёт. Обращаю внимание на привычное ощущение: горячий, но уже не обжигающий чайный пакетик в руке. Через две секунды я его выброшу, но пока он на ладони – горячий, тяжелый.
В Солнечном нет электричества. Говорят, где-то пробит кабель. Иду к Егору. По дороге от станции набиваю карман сумки сосновыми шишками, одуванчиками и серёжками неизвестного дерева. На даче сумрачно. Бабушка Егора время от времени порывается включить свет, вспоминает, что электричества нет и тихо ругается. Егор лежит на кровати. Он не в духе. Я знаю, что обещает нам это занятие. Он не будет сердиться – просто отключится, уйдёт далеко-далеко, в края, мне неизвестные.
– Знаешь, Маша, – говорит мне его бабушка, – ты про Егора написала, что он сосёт палец. А он его не сосёт. Он его закла дывает между зубами и поворачивает туда-сюда.
Это важно. Нужно исправить.
Начинаем. Я не тороплюсь – знаю, если делать большие паузы, на время оставлять его в покое, он возвращается. Поднимает голову. Медленно поворачивает её вправо, влево. Опускает, поднимает. Думает: стоит ли возвращаться? Потом угол рта вздрагивает. Улыбается. Вернулся.
Но сегодня всё сумрачно. Иногда занятия с Егором напоминают мне пасмурное небо, пронизанное столбами света. Сегодня – просто пасмурное небо. Старая дача под дождём, да ещё и нет электричества. Я расстраиваюсь? Нет. Я принимаю этот день. Он тоже важен.
* * *
Мы с твоим тёзкой сидим на широких качелях.
– Давай, Егор, летать. Мы летим сначала над камнем, потом над крышей, над деревьями, над птицами, над облаками, над звёздами…
– Летим на камень… на крышу… на деревья… на небо…
Если бы ты знал, как я торопилась домой, бежала под дождём, чтобы скорее написать тебе. Как заставила себя – в таких делах нельзя торопиться! – сперва пришить пуговицу к летнему платью. Пуговица маленькая, светло-лиловая. Пришивала, и у меня дрожали руки.
Ты сейчас живёшь на даче, а я приезжаю к тебе по выходным. Дача для тебя – запахи старого дома: печки, сырости, еды, которая готовится на плитке. Запахи улицы: листьев, травы, дождя, дыма. Длинные прогулки в коляске: ты засыпаешь, просыпаешься и снова засыпаешь, коляска чуть покачивается и подпрыгивает на неровном асфальте.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу