Мария Беркович - Нестрашный мир

А ещё мы делали подсвечник в подарок маме – скатывали из солёного теста. Потом вставляли свечку, зажигали и смотрели.

Времена года и праздники бывают разные – и свет тоже разный:

«Сегодня был день рождения Егора – 11 лет. Я принесла 11 плавающих свечек. Налили воды в таз, выключили свет в ванной. Я зажигала свечки по одной и пускала их плавать. Егор смотрел».

«30 декабря: вместе украшали ёлочку <���…>, повесили гирлянду. Выключили свет и со словами "раз, два, три, ёлочка, гори!" зажгли огни на ёлке. Я включила медленно переливающийся режим. Сначала Егор неподвижно сидел на диване – задумался. А потом протянул руку и потрогал ёлку. Колючая, щекочет ладонь. Заулыбался».

«Предновогодние занятия – в ванной вместо свечки бенгальские огни. Я стараюсь держать палочку подальше от Егора, чтобы в него не попала искра. Бенгальский огонь мало того что искрит интересно, он ещё и пахнет Новым годом. Мне кажется, Егору нравится. Я не уверена, что он улыбается огню, может быть, просто каким-то своим внутренним ощущениям, потому что руку протянуть не пробует (может быть, боится?) Но почему-то мне кажется, что ему нравится».

Это праздники. А есть наш всегдашний, «ритуальный» свет, обозначающий конец занятия. Свечка в маленьком подсвечнике-домике. Мы сидим на коврике в тёмной ванной и смотрим на свет в окнах домика. Иногда я медленно перемещаю домик вправо-влево, вверх и вниз. Если у Егора хорошее настроение, он протягивает к домику руку Тогда надо следить, чтобы не трогал крышу: она нагревается раньше всего. Мы смотрим на свет, и я пою:

Почему именно эта песня? Может, потому, что её пели в лагере ЦЛП на Валдае у костра. И мне хочется с Егором почувствовать то «вместе», которое возникает вечером у костра, когда слушаешь песню.

Люди

Разные.

Свои: мама, папа, бабушка.

Те, которые приходят часто: крёстная тётя Галя, Маша (я).

Те, которые приходят редко, но регулярно: патронажная медсестра, например.

Те, с которыми встречаешься только на даче: например Лиля.

Просто незнакомые.

В том, что Егор умеет различать людей, я убедилась очень быстро. Стоило мне в начале наших отношений зайти в квартиру, как он засыпал. Только что веселился, сосал палец, визжал, я зашла – всё, спит. Чутьё просто поразительное: я даже не вошла в комнату, не поздоровалась, не дотронулась до него! Стоило уйти – просыпался и веселился как ни в чём не бывало. Причём он очень хорошо знал, когда и куда я ушла. Если я, пытаясь перехитрить Егора, шла на кухню и притворялась, что меня нет, это не срабатывало. Спит.

А потом, слушая весёлые рассказы мамы и бабушки: «Представляешь, Маша, только ты вышла за дверь – он как давай веселиться!», я готова была кого-нибудь убить. Только вот кого?

Сонная борьба со мной продолжалась довольно долго. Её следы заметны и сейчас, когда мы делаем что-то для Егора неприятное. Он закрывает глаза и перестаёт на что-либо реагировать. Если общее состояние-настроение нормальное, я знаю, что делать: паузу. Дать Егору возможность осмыслить новое, переварить информацию. Потом я продолжаю, но в замедленном темпе. Уход – это защитная реакция и сигнал: «Я не справляюсь! Можно помедленнее? Повторите, пожалуйста!» или «Мне это совсем не нравится. Я пока не готов это воспринимать».

А бывают дни, когда Егор всё занятие сонный и вялый. Или режим снова сбился, или недавно был эпилептический приступ, или погода меняется (Егор очень зависим от погоды), или просто «не его день». Все знают, что «бывают дни, когда опустишь руки, и нет ни слов, ни музыки, ни сил». И эти дни случаются не только у Егора, но и у меня. В такие дни я стараюсь не ставить великих задач. Смиримся с тем, что сегодня мы Ла-Манш не переплывём. Не каждый же день его переплывать. Примем это. Побудем с этим. Не имеет смысла пробовать новое и развивать бурную деятельность. Просто будем вместе, послушаем музыку, сделаем что-то приятное и нетяжёлое – глядишь, и переживём этот день. А Ла-Манш отложим на следующий раз – на такое дело нужно вдохновение.

Я остановилась на том, что Егор умеет различать людей. (Кстати, я ещё не встречала ребёнка, который бы этого не умел, не отличал бы, скажем, своих от чужих.)

Очень долго (два с лишним года, а может, и больше), мне от этого его умения было мало радости. Стоило мне подойти к Егору, как он тут же делал «такое выражение лица, что не дай Бог» – как я писала в дневнике. Не любил заниматься и терпеть не мог меня. Было за что. Сейчас мне даже странно об этом вспоминать, так мы оба изменились, а было время, когда его улыбку на занятии я принимала как большой подарок.