Юлия Щербинина - Пособие по укрощению маленьких вредин. Агрессия. Упрямство. Озорство

Отсюда – вывод пятый и последний: необходимо бережно и уважительно относиться к чувствам ребёнка, но постепенно формировать у него правильные представления о справедливости и учить поведенческой гибкости.

В заключение – ещё несколько фактов об упрямстве, которые полезно знать, чтобы грамотно строить взаимоотношения с детьми и не испытывать ложных волнений по поводу ошибок и неудач.

♦Упрямство начинается примерно с полутора лет, но есть дети, которые начинают упрямиться даже раньше – чуть ли не с года (как в стихотворении Татьяны Ивановой: «Из пелёнок вылез брат – стал немного вредноват…»).

♦Пику упрямства чаще всего соответствует возраст двух с половиной лет.

♦В кризисный период приступы упрямства и капризности случаются у детей по 5 раз в день, а у некоторых детей – до 19 раз!

♦Приступ упрямства чаще всего происходит в первой половине дня.

♦Мальчики упрямятся сильнее и чаще, чем девочки.

♦Упрямство нередко начинает само идти на спад после трёх лет. Не случайно возрастной кризис трёх лет получил научное название trotz alter (в переводе с немецкого «возраст строптивости»).

Современные психологи и педагоги утверждают: если дети по достижении трёхлетнего возраста всё ещё продолжают активно и часто вредничать, то, вероятнее всего, речь идёт о «фиксированном» упрямстве. Чаще всего это результат соглашательского поведения родителей: они поддались нажиму, давлению, манипулированию. C’est la vie: мы воспитываем детей – но и дети дрессируют и укрощают нас…

Как справляться с детской строптивостью и капризами? Иногда нам кажется: существует некий «метод-гарант», какой-то универсальный приём наподобие волшебного заклинания, превращающий маленького упрямца в покладистого и сговорчивого паиньку. Эта иллюзия возникает из-за того, что в борьбе с упрямством мы интуитивно, сами того не сознавая, воображаем ребёнка сверхчеловеком . Почему?

Во-первых, именно строптивцы и капризули непроизвольно обретают у нас статус самых закоренелых вредин, на которых гораздо хуже, чем на малолетних агрессоров и озорников, действуют испытанные и проверенные воспитательные средства. Во-вторых, в сопротивлении упрямству по определению больше соглашательства, уступок, компромиссов. Эта форма непослушания лучше всего подтверждает тезис о том, что не только мы дрессируем детей, но и они укрощают нас. Наконец, характерны и воспитательные меры, применяемые к упрямцам: что-то отнять, чего-то лишить.

Между тем обнаруживаются давно известные, но ныне подзабытые либо внешне «слишком простые» возможности позитивного воздействия. И многие из них опять же кроются в самом языке, в нашей повседневной речи.

Прежде всего, задумаемся: какими словами мы обыкновенно добиваемся от детей подчинения, повиновения, покорства? Какие фразы обычно повторяем? Чаще всего в нашей речи звучат отрицания (см. главу 4), похожие на заклятья злых волшебников, отнимающих у сказочных героев их силу, ловкость, смекалку. То и дело слышатся предупреждения о плохих последствиях («сломаешь!», «поранишься!», «заболеешь!»), а иногда и настоящие угрозы: («накажу!», «получишь!», «в угол!»)…

Подобное общение уже само по себе неконструктивно, а соответствующие ему формы речи неэффективны вовсе либо обладают очень кратковременным воздействием. Если бы было иначе, то все маленькие вредины уже давно стали бы маленькими ангелочками. Не правда ли?

С ранних лет мы усваиваем негативную модель: проступок – наказание. За непослушанием следует расплата. Но можно поменять «минус» на «плюс» – и всё принципиально изменится: послушание – похвала. На первом плане будет не враждебность мира, а осмысленность поступка.