Сильвия Энтони - Открытие смерти в детстве и позднее

Протоколы показывают следующее. 1) Бен, младше пяти лет, интуитивно понял, что умножение на долю уменьшает результат, хотя он не способен был выразить эту идею в принятых математических терминах, да и вообще не мог бы ее выразить иначе как спонтанно. 2) Ричард, которому едва исполнилось пять, протестует против описания множества, определяемого ссылкой на один-единственный член множества, и демонстрирует, что в других сходных обстоятельствах это описание не работает. 3) Он же в возрасте 5 л. 6 м. сделал обобщение на основе конкретного случая, применив неадекватную индукцию [337] , но его поведение не оставляло сомнений, что он исходил из общей гипотезы, что дерево горит, проверяя её эмпирически. (Возможно, исходно гипотеза была индуктивной, – он видел, как с помощью щепок зажигают угольную печь.) 4) Бен в 5 л. 10 м. спонтанно открыл метод рациональной аргументации.

Обычно представления ребенка о причинно-следственных отношениях могут быть поняты по вопросам, требующим каузальной формы ответа, которые он задает, или по ответам, которые он получает на вопросы типа почему. Но некоторые вопросы, скрывающие за собой логико-категориальную причинность, этим методом не так легко распознать, как другие, использующие мотивационный или финалистский тип. В начале стадии почему ребенок бывает озабочен преимущественно тем, чтобы привести свои концепции в соответствие с используемыми в его социальном окружении, – иными словами, «правильным» обозначением феноменов. Так, ребенок, который знаком с двумя местными собаками, – таксой и эрдельтерьером, – встретив соседского белого пуделя, может спросить: «Почему эта собака белая?» – и получить ответ: «Некоторые собаки белые». Однако, если бы он спросил: «Это собака?», – этот вопрос не был бы воспринят как требующий каузального ответа; ответ был бы «Да». Аналогичный пример обнаруживается в наших домашних записях. Бен (3 г. 2 м.) явно полагал, что три слога – слишком много для разумного названия, и задавал вопросы о людях или вещах со «слишком длинными» именами: «Колидон – почему дон »? «Магали – почему ли »? (Он еще не мог правильно сказать «коридор» и «Маргарита».) [ДЗ 60]. Это «абсурдные» вопросы почему, и обычно они не протоколируются. В данном случае побуждением к этим вопросам, возможно, было неприемлемое отвержение младшего брата, которому дали имя из трех слогов. На когнитивное развитие это повлияло тем, что вызвало вопросы о правилах называния, которые лежат в основе логико-категориальной каузальности.

Второй пункт моих аргументов против Пиаже состоит в том, что представление о смерти-как-случайном-событии в системе физико-механической каузальности – это не вершина, а промежуточная стадия с точки зрения развития концепции каузальности в ее связи с концепцией смерти. Правда, я не уверена, что правильно интерпретирую воззрения профессора Пиаже в этом аспекте. Очевидно, ребенок не в состоянии воспринять понятия, связанные со статистической вероятностью, или сам выработать такие понятия, побуждаемый любопытством по поводу смерти, – он становится способен на это не раньше подросткового возраста, если вообще когда-либо. Но он может, отказываясь от инфантильных магических иллюзий, начать воспринимать смерть как неожиданное, случайное происшествие, – причем, как указывает Валлон, не осознавая никакой угрозы для себя лично, пусть даже утверждая или соглашаясь, что все люди смертны: