Джордж Макдональд: Дары младенца Христа

— Ну же, Элис, признавайся, — увещевал мистер Гриторекс, — что за всем этим кроется? До недавних пор ты была доброй, благонравной, услужливой девушкой; я уверен: ты никогда не стала бы так себя вести, если бы все шло своим чередом. Где-то что-то не заладилось, верно?

— Не заладилось, сэр! Никоим образом, сэр! Тоже мне, "не заладилось": старый дядюшка умирает и оставляет целую кучу деньжищь — поверенные говорят, тысячи и тысячи!

— И деньги переходят к тебе, Элис?

— Мне причитается моя доля, сэр. Дядюшка завещал поделить деньги поровну между всеми племянниками и племянницами.

— Да ты, выходит, теперь богатая наследница, Элис! — отозвался хозяин, про себя весьма сомневаясь, что состояние и впрямь так уж велико, как расписывает девица. — Но тебе не кажется, что как-то несправедливо получается, ежели твое счастье обернется несчастьем для миссис Гриторекс?

— А что тут поделаешь-то? — фыркнула Элис. — До сих пор счастье хозяйки оборачивалось несчастьем для меня, согласитесь, сэр? Так почему бы нам и не поменяться местами?

— Не вижу, с какой стати счастье твоей госпожи возможно назвать несчастьем для тебя, Элис.

— Да это любому видно, сэр, ежели человек не ослеплен классовыми предрассудками.

— "Классовыми предрассудками!" — воскликнул мистер Гриторекс, не веря ушам своим.

— Есть такое слово, сэр: сама слышала! Так ведь яснее ясного: кабы хозяйка не оказалась побогаче меня, она бы не смогла нанять меня в услужение — как вы это называете.

— Это и впрямь очевидно, — отозвался мистер Гриторекс. — Но предположим, никто не мог бы себе позволить нанять тебя в услужение: и что бы с тобой сталось бы?

— К тому времени народ отстоял бы свои права!

— Права на что? На наследство вроде твоего?

— Да хотя бы на хлеб с сыром, — нахально возразила Элис.

— Да, но у тебя было кое-что получше, чем хлеб и сыр.

— Дом у вас и впрямь не бедный, сэр, и жаловаться мне не на что, да только это все едино, покуда благоденствие это зиждется на домашнем рабстве — и оправданий подобной гнусности нет и быть не может.

— Тогда, вне всякого сомнения, теперь, хотя ты и сделалась состоятельной дамой, ты и не помыслишь о том, чтобы нанять служанку, предположил хозяин, от души забавляясь: нечасто приходится наблюдать человеческую натуру во всей ее полноте!

— Одно скажу, сэр: теперь моя очередь; и я никому не позволю собой помыкать! Уж что-что, а долг перед собой я помню!

— А я и не знал, что существует и такой долг, Элис, — заметил хозяин.

Что-то в его тоне не понравилось девушке.

— Так вот теперь узнали, сэр! — отрезала она и выбежала из комнаты.

В следующее мгновение, однако, устыдившись собственной грубости, Элис вернулась, говоря:

— Не хочу никого обидеть, сэр, но мне и впрямь страсть как надо домой. Брат у меня расхворался: хочет меня повидать. Ежели вы не возражаете, чтобы я съездила домой на месяц, я обещаю вам вернуться и ходить за хозяйкой до конца срока — то есть в качестве подруги, сэр.

— Но сперва послушай меня, Элис, — проговорил мистер Гриторекс. — Мне в свое время приходилось иметь дело с завещаниями, и я уверяю тебя: прежде чем ты сможешь распоряжаться деньгами, пройдет, по всей вероятности, никак не меньше года. Разумнее было бы сохранить за собою место до тех пор, пока вопрос с наследством не уладится. Ведь никогда не знаешь, что может случиться. Ото рта до ложки длинная дорожка, знаешь ли.

— Да нет, здесь-то все в порядке, сэр! Все знают, что деньги остались племянникам и племянницам, а мы с братом ничем не хуже прочих!

— Не сомневаюсь; и все-таки, прислушайся к моему совету и сбереги надежную крышу над головой, до тех пор, пока не обзаведешься новой.

Элис только вздернула подбородок и не без вызова осведомилась:

— Так я могу уехать на месяц, сэр?

— Я поговорю с хозяйкой, — отозвался мистер Гриторекс, не будучи уверен, что такое соглашение придется по душе его жене.

Но на следующий день миссис Гриторекс имела долгую беседу с Элис, и в результате было решено: в следующий понедельник девушка уедет домой на месяц, а затем вернется еще месяца на два по меньшей мере. То, что мистер Гриторекс сказал о завещании, возымело эффект, и, к тому же, хозяйка искренне порадовалась ее удаче. О Софи никто не беспокоился; девочка никому не причиняла хлопот, и предполагалось, что за нею присмотрит горничная.

Воскресным вечером воздыхатель Элис, прослышав, не от нее самой, но окольным путем, что та на следующий день уезжает домой, явился на Уимборн-сквер, изрядно озадаченный — как самим поступком, так и тем, что девушка не сочла нужным поставить его в известность. Он работал столяром-краснодеревцем в респектабельном магазинчике по соседству, и по образованию, способностям и личным своим достоинствам далеко превосходил Элис — прежде это ей изрядно льстило, а теперь придавало известную пикантность перемене, что, по ее мнению, в корне переиначила их былые взаимоотношения. Исполненная сознания новообретенной значимости, Элис встретила его, задрапировавшись в плащ неописуемой отчужденности. При первом же слове Джону Джефсону померещилось, что голос ее доносится словно с противоположного берега Английского канала. Бедняга недоумевал, гадая: что он такого натворил, или, скорее, что он натворил или сказал в воображении Элис, чтобы она так раскипятилась.