Ольга Апреликова - Тихая Химера. Очень маленькое созвездие – 2

Но вообще он стал почти хорошим. Если не обморок – то памперсы вообще не пачкал. И есть стал аккуратно. Как-то с утра взялся за книжки, стал читать сам – крупные детские буквы только немножко расплывались, и он преодолевал это сквозь легкую головную боль. Картинки, теперь понятные, заставляли его улыбаться, он обводил контуры облаков, деревьев, дворцов, людей пальцем и еще радостнее улыбался. Ние заметил это, пошептался с Вильгельмом и принес белой бумаги и какие-то цветные палочки, взял Юма на колени за стол и показал чудо. На гладкой белизне цветные палочки оставляли яркие, чистые линии, и Юм засмеялся от счастья. Какой красивый синий цвет, какой яркий красный, какой живой зеленый! Ние нарисовал много простых ярких домиков, корабликов, деревьев, а потом пересадил Юма на соседний стул, чтоб было удобнее, и вложил карандаш в руку:

– Теперь ты.

Подсел Вильгельм посмотреть, что Юм нарисует. Да что же нарисовать? Красивое? Не сразу решившись, он поднес карандашик к бумаге и поставил крохотную точечку. Синюю. Похоже на звезду, только далеко… Или на глазик… Он быстро нарисовал вокруг точки голову. Или что? А может, это… И он сделал кружок серединкой самого красивого цветка из своих снов про сказки. Сине-голубой, с лиловой кромочкой, на серебряном стебельке.

– А где он растет? – спросил Ние тихонько. Оказывается, он наклонился совсем близко. Дышал Юму в темя. Но не мешал, ждал.

Открыть ему тайну? Юм взял черный карандаш и нарисовал вокруг цветка большого и страшного зверя, чтоб охранять этот цветок у него в сердце – зверя с мощными лапами и сильными крыльями, с зубастой пастью, зоркими синими глазами и острым гребнем на спине. Тщательно закрасил, оставляя белые кружочки теплых живых звездочек внутри, нарисовал вокруг зверя синие молнии и чужие звезды, а на голове у зверя нарисовал крохотного золотого мальчика, которого еще нет на свете. Взял сразу несколько карандашиков и провел ими внизу рисунка сложную и красивую узорную ленту событий. Полюбовался и отодвинул. Узоры событий заинтересовали его вдруг цветом и логикой, он взял чистый лист и, забыв обо всем, принялся вырисовывать ковер событий.

– Не вижу смысла, – прошептал Ние. – Каракули. Но ведь дракончика-то как хорошо нарисовал.

– Не мешай ему, – тоже шепотом попросил Вильгельм. – Для него каждый цвет что-то значит большее, чем для нас, ведь таймфаг весь разноцветный.

– Нет, это не таймфаг, это ковер нынешних условий. Сплошные новые узлы, – так же шепотом объяснил им Юм. – А таймфаг ведь воронка, да и цветов тут не хватит таймфаг рисовать…

Он старался вырисовать поток событий как можно более точно, распутать каждый узел, но цветов не хватало, да и в голове заворочалась тяжелая больная тяжесть. Чтоб не заболело уж совсем невыносимо и не описаться, он осторожно положил карандашики, еще осторожнее положил голову прямо на рисунок и очень быстро уснул.

Проспал до следующего утра. День пошел как обычно, Юм помалкивал, ни на что не решаясь, хотя большие смотрели с ожиданием, Ние почти нервно. С утра принесли в рубку, чтоб был на глазах, все время то на него поглядывали, то переглядывались. Юм вцепился в книжку, которую прихватил с собой, легийские исторические хроники, в которых почти все слова уже понимал. Прятался за книжкой, чтоб не видели глаза. Вильгельм вел корабль, был занят, а Ние без дела долго не выдержал. Подошел, мягко забрал книгу, молча сел напротив – смотрел на свои руки, ждал, не заговаривал. Заговорить? Юм вздохнул, сконцентрировался и сказал:

– Прости меня.

Ние стал белым. Вскинул глаза. Юм никогда не видел, чтоб люди так мгновенно бледнели. Белое лицо и синие, насквозь, глаза – как нож. Страшно как: сознание вмиг было вскрыто, расшифровано и каждая его полудохлая, фрагментарная мыслица – выпотрошена, изучена и отброшена, как никчемная и безопасная. Затошнило и захотелось спрятаться. Вот как Ние умеет. Раз, и все ему ясно… И противно. Ну да, гордиться нечем. Он калека с пустой головой. Инвалид. Ну, по крайней мере, теперь чистый… И от него не воняет, как тогда… Когда Ние вытащил его из грязного мусоросборника, куда не дожидаясь, когда издохнет, его сунули пираты… и снова стал свет, воздух… Но как же от него воняло, если Ние, не в силах терпеть, положил его на пол, едва перешел шлюз, и скорей отошел, и смотрел сверху, не зная, что сделать – прикончить или помочь… Сейчас ведь не воняет? Вот только памперс… Нет. Сухо. Чисто. Но Ние… Противно? Это потому, что он увидел больные, жалкие мысли в его уме… Юм посмотрел сквозь пальцы – ой, когда он успел закрыть лицо ладонями? – Ние смотрел уже с тревогой, зорко, но не насквозь.