Лена Петсон - У Ромео нет сердца

– Марин, ну ты же знаешь…

– Что тебе неудобно… что ты гордая… и прочее сю-сю-сю, – она демонстративно закатывает глаза. – Ну, не неси ты, Юль, всякую фигню. Ну, чего ты!

Я не хочу спорить, но она продолжает втолковывать мне, почему деньги для нее – полная ерунда, а в жизни необходимо обращать внимание на более важные вещи. Спрашивать о том, почему при всем презрении к деньгам ее выбор пал на самый крутой и дорогой бар, я тоже не хочу. Терпение – еще один мой козырь.

– Здравствуйте, почему вы не пришли на кастинг?

– Кастинг?

– Вы должны были прийти вчера.

– Но я не знала. Меня не приглашали… Какой еще кастинг?

– Юля, да? Юля, это все, конечно, странно, очень странно. Не понимаю, почему вы ничего не знаете и я вас практически уговариваю. Сегодня последний день, когда мы смотрим актрис на главную роль. У вас есть два часа, чтобы успеть. Записывайте адрес.

– Но я не актриса, – пытаюсь возразить я, однако женщина со стальным голосом уже диктует адрес, после чего сразу вешает трубку.

Чудеса… Мне становится не по себе. Есть моменты, когда ощущаешь каким-то сто пятьдесят пятым чувством, что в ближайшее время в твоей жизни произойдет что-то очень-очень значимое, но еще не знаешь, к чему все это приведет, – и эта неизвестность пугает. Я переминаюсь с ноги на ногу, взволнованная странным звонком: не каждый же день приглашают попробовать себя в качестве актрисы. Это даже заставляет меня на несколько минут забыть о Марке.

Однако вскоре я прихожу в себя и говорю: «Забудь. Никто и никогда не возьмет такую клушу в кино. Вся эта история со звонками не про тебя, и она похожа на чью-то злую шутку».

В прихожей хлопает дверь.

Еще одна странность. Мама в командировке. Не Димка же это ушел с загипсованной ногой: он вообще не выходит по своей воле из дома уже лет пять. Я выхожу из комнаты и вижу маму. Она сидит на пуфике, прислонившись к стене, и смотрит на стену напротив.

– Мам, ты чего?

Мама у нас очень строгая, вечно уставшая, закрытая на все запоры, но при этом ранимая и, по сути, очень добрая. Ужас в том, что чем старше я становлюсь, тем чаще мне кажется, что мы с Димкой являемся для нее символами прошлой жизни, загубленной молодости и навязчивым напоминанием об отце. Иногда она смотрит на нас так, будто хочет сказать: «Отпустите!» Но сказать этого она, разумеется, не может.

– Вот. Вернулась… – наконец, отвечает мама.

– Что случилось?

– Ничего, все нормально.

– Ну, я же вижу, что ненормально. Что? Что случилось?

Мама смотрит на меня этим своим взглядом, который просит отпустить ее на край света, в рай былой молодости и красоты, – и говорит о том, что все в этой жизни ерунда и что она всего лишь попала под сокращение. Она сама себя убеждает в том, что ей не больно, чтобы смириться с происшедшим. И я понимаю, мама страдает – изнывает от обиды, боясь это показать.

Я делаю вид, что не замечаю ее печали и усталости от этой печали. Беру мобильник и ключи – и выхожу из квартиры как есть, в старых джинсах и толстовке. Кажется, судьба кричит мне откуда-то свыше: измени, все измени – именно сейчас ты сможешь сделать это. Мой внутренний герой просыпается и делает первый шаг.

«Повезло, что у меня хорошая память, – думаю я. – Сразу запомнила адрес». До этого момента я часто корила себя за эту свою способность: постоянно помнить обо всем – хорошем и плохом. Считала, что память дана мне как еще одно испытание, в нагрузку к серости и одиночеству. Воспоминания о немногочисленных событиях моей жизни заполняли вакуум вокруг меня. Я прокручивала их перед мысленным взором, как видеоролики, и уставала от этого непрерывного киносеанса. Вот как сейчас устала от сериала про Марка…

Город, оказывается, очень суетлив – когда спешишь, он спешит вместе с тобой; когда ускоряешься, чтобы обогнать стремительно тающее время, город тоже мчит, как умалишенный. Видимо, он боится, что потеряет меня из виду. Люблю мой город. Но сегодня он устроил мне сумасшедшую гонку. Спокойно я шла только от дома до остановки, пока еще не знала, что меня ждет. Застряв в пробке, я неслась потом до самого входа в метро. Потом отдышалась – и вновь помчалась, но уже вниз, в подземку.

Поезд мне было не обогнать, поэтому в вагоне я снова взяла тайм-аут.

Остается сорок, тридцать, двадцать минут: еще чуть-чуть, и я опоздаю… Я выбегаю из шумного метро на улицу, мчусь через дорогу до перекрестка. Льет дождь. Дорога в лужах, и, поскользнувшись на мокром асфальте, я чуть не грохаюсь. Промокаю насквозь. «Давай, давай, Юлька!» – кричу я себе чуть ли не вслух. Мой порыв пугает меня. Никогда еще я не чувствовала себя более бесстрашной и от этого счастливой и возбужденной. И вот, когда до заветного дома остается совсем немного, мой пыл начинает гаснуть под порывами ветра и неугомонного дождя.