Хруст шин по гравию обрывается неожиданно. Машина останавливается на участке уже даже не грунтовой дороги, а травы. Затылок остается без движения, а его голос с вытравленными оттенками сообщает мне:
– Прибыли. Выходи. Я вынесу вещи.
Не речь, а чеканка.
Я морщусь. Мне почему-то хочется спорить и возражать, хотя дельных аргументов подобрать не удается. Менторский тон водителя тем временем эхом звучит у меня в ушах, повергая в бешенство – горячее, почти жгучее.
Спохватившись, понимаю, что даже холод куда-то схлынул. Вот ведь!
– Выходить будешь? – окликает меня Затылок. Как будто у меня есть выбор! Сам он при этом выйти не спешит. Снова ловлю в его голосе командирские нотки и давлюсь злостью.
– Да буду, буду. Сейчас. – Хочу скопировать его тон, но получается, скорее, лениво. Лучше бы развязно, но развязно тоже не выходит: слова напоминают растянутую безвкусную жвачку.
Затылку на мой тон глубоко наплевать, он ждет, что я, наконец, выйду.
Смиряюсь и нехотя тяну на себя ручку двери, вываливаясь в обитель болотной сырости и давая себе слово хорошенько рассмотреть лицо водителя, когда он повернется. Пока выхожу, Затылок успевает обогнуть машину и скрыться за багажником. Ничего себе, какой резвый! Что ж, идти таращиться на него специально будет совсем уж нелепо. Поэтому вдыхаю витающие в воздухе призраки тины и тоскливо смотрю на ворота. Кованое старье с ржавыми прорехами. Забор по обе стороны от них тянется строем черных кольев без начала и конца. Не хватает только колючей проволоки. Впрочем, в этом концлагере ее роль, наверное, играет сырой промозглый лес.
За высокими воротами змеится поросшая травянистым узором тропинка из древней растрескавшейся плитки. По обе стороны от нее беспорядочно разбросаны чахлые деревца и приземистые кустики, а кое-где даже возвышаются небольшие перелески, растущие прямо на территории интерната. Вдалеке справа, укутанное покрывалом еще не облетевшей листвы и тумана, виднеется грязно-белое здание в пять этажей. Далекие окна черны: видать, обитатели комнат еще спят.
Гляжу вдаль, пытаюсь рассмотреть, что еще меня ждет в этом плененном тиной захолустье. Вижу нечто двухэтажное, со старыми покосившимися рамами окон и выцветшими бирюзовыми стенами. Еще дальше… другое здание, но характерных черт отсюда уже не разглядеть.
Прерывая мою рекогносцировку, клочья тумана вдруг расступаются, и я щурюсь, пытаясь рассмотреть, перед кем. С удивлением распознаю фигуру подростка – моего возраста, может, даже младше. У фигуры длинные волосы, забранные в высокий хвост, маятником раскачивающийся сзади с каждым пружинящим шагом. На лоб падает челка, и я делаю окончательный вывод, что направляется ко мне все-таки девчонка, хотя по ее бесформенной серой толстовке, болтающимся джинсам и угловатому телу легко принять ее за тщедушного паренька.
Девчонка идет одна, взрослых при ней нет. Походка у нее, несмотря на нервозную пружинистость, уверенная, целеустремленная. Так ходят те, кто знает, чего хочет, и не испытывает сомнений. Сразу понятно: она здесь давно.
Сумка с вещами с грохотом падает к моим ногам, и я чуть не подпрыгиваю от неожиданности.
– Твои вещи, – слышу я. На секунду растерявшись, я напрочь забываю о своем желании рассмотреть лицо водителя. Прихожу в себя, оборачиваюсь, но вот уже снова вижу Затылка только со спины. Он садится в машину, колеса мягко шуршат по траве и снова вгрызаются в гравий.
Не успеваю разобраться, что ощущаю: облегчение или напряжение. Из раздумий меня вырывает заунывный стон ворот. Вроде, девчонка только что была достаточно далеко, и вот уже вышла за территорию интерната…
… и уставилась на меня. Нехорошим таким взглядом. Оценивающим, серьезным и будто потухшим, словно сам факт моего приезда для нее – одно большое разочарование и нешуточная головная боль. Ничего не скажешь, хорошенькое начало.
Заговаривать первой девчонка не спешит. Видимо, приветствовать новичков здесь не принято. А мне молчать совсем уж невмоготу, по крайней мере, не после командирских реплик Затылка. Только, что говорить, я даже не представляю, поэтому, не раздумывая, выпаливаю:
– Ого! Тут открыто? А я думал, ворота запираться должны.
Девчонка смотрит на меня, как на последнего дурачка. По правде говоря, под такими вот молчаливыми оценивающими взглядами я себя именно так и чувствую, поэтому в ответ, как правило, либо теряюсь, либо злюсь. Никто не любит застенчивых, так что сейчас мне бы разозлиться, не то эта девчонка будет первой, у кого здесь появится повод меня цеплять. Но я, как назло, тушуюсь, нервно переступаю с ноги на ногу и не знаю, куда себя деть.
Читать дальше