Уильям Голдман - Принцесса-невеста

Феззик чувствовал, что силы оставляют его, а вторженец побеждает. Напоследок Феззик не подумал даже – взмолился: пожалуйста, кто бы ты ни был, если хочешь навредить ребенку, сначала убей меня.

Уэстли у костра все крепче обнимал Лютика, говорил воодушевляющие слова, а Иньиго отвечал в том же тоне.

До ужасного пятидесятого часа родов, когда Иньиго, не в силах больше врать, промолвил страшное:

– Мы ее потеряли.

Уэстли взглянул на ее застывшее лицо и увидел, что это правда, а он так ее и не спас. Ни разу в жизни, кроме тех дней с Машиной, он не проронил ни слезинки, даже когда возлюбленных его родителей пытали у него на глазах, ни единого раза, никогда-никогда ни на секунду.

А теперь его прорвало. Он рухнул на ее тело, и Иньиго оставалось только беспомощно смотреть. А Уэстли спрашивал себя, что делать ему до смертного часа, ибо немыслимо жить дальше без нее. Они сражались с Огненным болотом и выжили. Знай он тогда, чем все закончится, подумал ныне Уэстли, он бы оставил их там умирать. Зато они бы умерли вместе.

И тогда позади раздался странный голос, какого Уэстли и Иньиго в жизни не слыхали, бестелесный, точно заговорил труп, и голос этот загрохотал:

– У нас есть тело.

Иньиго развернулся и вскрикнул в ночи. А отчаявшийся Уэстли так удивился этому крику, что тоже развернулся и вскрикнул.

Из темноты к ним приближалось нечто .

Оба недоверчиво прищурились. Нет, глаза их не обманывали.

Из темноты к ним приближался Феззик .

Во всяком случае, нечто похожее на Феззика. Но глаза его горели, шаг был скор, а голос – они никогда не слыхали такого голоса. Такого громового ровного баса. И такого акцента им тоже слышать не доводилось. Во всяком случае, пока они не доплыли до Америки. (Говоря точнее, пока туда не доплыли те, кто выжил.)

– Феззик, – сказал Иньиго, – сейчас не время.

– У нас есть тело, – повторил Феззик. – А внутри прекрасный здоровый ребенок. Она слишком долго ждет.

Великан склонился над неподвижной женщиной, прижался ухом, поманил Уэстли, звонко хлопнул в ладоши.

– Ты, – он ткнул пальцем в Иньиго, – тащи мыло и воду, мне надо продезинфицировать руки.

– Где он выучил это слово? – спросил Уэстли.

– Не знаю, но лучше послушаюсь, – сказал Иньиго и побежал к костру.

Феззик указал на великолепную шпагу:

– Стерилизуйте ее в огне.

– Зачем? – спросил Иньиго, подавая ему полотенце и мыло.

– Будем резать.

– Нет, – сказал Уэстли. – Ты не отдашь ему шпагу. Я не позволю .

И тут голос загрохотал с устрашающей силой:

– Этот ребенок – тугодум. Так мы называем тех, кто не спешит вылезать. Мало того – этот ребенок лежит задом наперед. И вокруг ее горла обвилась пуповина. Если желаешь прожить всю жизнь в одиночестве, целуйся со своей шпагой. А если хочешь сохранить жену и ребенка, делай, что говорят.

– Все в твоих руках, – сказал Уэстли, кивнул Иньиго, и тот отдал Феззику великолепную шпагу.

Феззик подошел к костру, раскалил острие докрасна, вернулся к роженице, встал на колени.

– Пуповина сильно затянулась. Ребенок почти не дышит. Времени мало. – На миг Феззик закрыл глаза, глубоко вдохнул. Затем двинул рукой.

И ручищи его были так нежны, и огромные пальцы так умелы, и на глазах Уэстли с Иньиго Феззиковы руки делали, что им было велено, и шпага коснулась кожи Лютика, и появился разрез, длинный, но ровный, и выступила кровь, но Феззиковы глаза только ярче засверкали, и заплясали пальцы, и он сунул руку внутрь и осторожно вынул ее, вынул ребенка, девочку, Лютик ошиблась, то была девочка, и вот наконец она явилась, бело-розовая, точно карамелька…

… на свет явилась Уэверли .

Поначалу она была гораздо ниже его, инерция и ветер крутили ее и вертели. Феззик никогда не смотрел на мир так, с такой высоты, пятнадцать тысяч футов, а внизу ничего нет, ничегошеньки, только скалы в конце.

Он окликнул ее, но она, конечно, не расслышала. Он смотрел ей вслед, но, конечно, не нагонял. Есть особые научные законы, которые объясняют, почему тела разных габаритов падают с одинаковой скоростью. Но создателям этих законов ни за что не объяснить Феззика, поскольку ноги его, такие бесполезные, когда нужно отыскать опоры на голых скалах, замечательно махали и гребли в летящем мимо воздухе. Феззик сложил ладони в горсти, в пустые такие чашки, и принялся за работу – замахал руками, задвигал ногами, и глаза перестали бы их различать, если бы сейчас взглянули, а потом Феззик еще напрягся…