Сусанна Георгиевская - Отец

— Что узнаете?

— Видишь ли, это тесты Роршаха. Условно они называются «кляксография», по-старинному. Исследование человеческой психики по тому, как человек воспринимает эти чернильные пятна. (Отец опять внимательно посмотрел на Сашу.) Сперва, и самом начале зарождении кляксографии, предполагалось, что она всего лишь проверка фантазии детей и взрослых. Наш русский ученый Рыбаков — он даже составил для этого атлас чернильных пятен… Но потом стало ясно, что «метод клякс» может дать нам гораздо больше. Человек разглядывает пятна, рассказывает о том, на что эти кляксы похожи… И это, видишь ли, выдает его: силу и цепкость его мышления, жизненный опыт, эмоциональность. Такой рассказ есть как бы точные сведения о человеке. Я пытаюсь говорить с тобой по возможности популярно, поскольку ты, Саша, не в курсе дела… Ясно ли и говорю?

Конечно. Я все понимаю.

— Тебе интересно?

— Да.

— Между прочим, Роршаха, который изобрел этот метод, в школе прозвали кляксой… Да, совсем забыл — ведь о пятнах на стенах говорил своим ученикам еще и Леонардо да Винчи. Он тоже предлагал художникам отталкиваться в своей живописи от пятен на стенах. Они подскажут, мол, совершенно новые композиции. Неопределенное порождает желание новых открытий… Вот, смотри внимательно — перед тобою десять продуманных стандартных таблиц. Эти таблицы принято называть тестами, раскрывающими личность, характер, скрытые желания, надежды… Ими широко пользуются во всем мире.

— Но кто же расшифровывает ответы? Ведь тут очень легко ошибиться!

— Психологи — они первые помощники психиатра, криминалиста, кибернетика, полярника, собирающего группу для полярных исследований. Интересно, что в предисловии к тестам указано: расшифровщик тестов должен владеть экспериментальной психологией, характерологией, медицинской психологией со всеми ее особыми ответвлениями… Он должен владеть физиологией, нейро- и физиологией чувств, эндокринологией, генетикой, антропологией...

— Ясно, ясно! — вдруг рассмеялся Саша. — Это не для неучей! Но даже если знать все, что нужно, как-то не верится, что кляксы могут помочь прочесть то зашифрованное, что в сердце у человека.

— Не сразу в это поверишь, — согласился отец. — А кстати, Саша, не сочти мои вопрос навязчивым… что ты делал только что в ванной?

— А я-то думал, вам все расскажут вот эти кляксы! — лукаво ответил Саша.

— Саша, ты переехал бы в комнату Саны, — неуверенно сказала ему как-то раз Лана Пименовна. — У Арсения Васильевича трехкомнатная квартира, Сана, по естественному течению событий, домой уже не вернется.

— Лана Пименовна, а почему отец решил продавать мои дом?

— Не понимаю, откровенно тебе скажу. Я уже упрекала его за это, но он молчит. Можешь поверить — но всяком случае, не из-за денежных соображений. Просто, видно, не хочет тебя терять, хочет, чтобы наш дом стал твоим… Все равно мне это кажется не вполне объяснимым. Подрос бы и продал сам… Если тебе это неприятно, Саша, поговори с отцом.

Вместо ответа Саша пожал плечами.

Лана Пименовна не сочла возможным продолжать разговор.

Саша спал в столовой, из такта он не переехал в Санину комнату. Когда никого не бывало дома. Он на цыпочках заходил туда, оглядывал ее книги, учебники, маленький письменный стол, тахту, на которой она спала.

В комнате будто что-то еще от нее оставалось; сейчас вернётся, войдет, засмеется, окликнет Сашу.

Он и в комнату отца заходил крадучись. Стены отцовской комнаты состояли из стеллажей, книги жались друг к другу, стояли, будто солдаты, плечом к плечу… Рядом — лесенка. Саша на нее взбирался, доставал наугад одну из книг… Специальные, на иностранных языках. Но вот переводная, старая, видно, читаная-перечитанная множество раз. «Об уме». Гельвеций.

В кабинете, так же как и в Саниной комнате, словно ощущалось незримое присутствие отца — его книги, стол с разбросанными страницами ею рукописей…

Саша сидел на верхушке лестницы. Он читал, забывая себя, весь скрючившись, ничего не видя, не слыша…

Вот целая полка книг по истории живописи, с прекрасными репродукциями.

(Отец, вы любите живопись?.. И я, я тоже очень люблю… Может, эта страсть перешла во мне но наследству?)

Однажды Саши так увлекся, что отец застал его на верхотуре лесенки, запустившего пальцы в волосы от глубочайшего сосредоточия.

Отец открыл дверь неожиданно, не предполагая застать в своем кабинете Сашу. Увидел его и расхохотался: