Станислав Думин - Звезда путеводная

Одета льдом река Нева, белеют каналы, засыпаны снегом широкие проспекты и улицы. А метель метёт, заметает окна, двери. Теперь — хорошо у печи.

В доме на Мойке, у Синего моста, сидят Никита с Савелием-плотником на кухне, чай с вареньем брусничным пьют. Барина, Кондратия Фёдоровича, дожидаются.

Плотник Савелий в Петербург из деревни пришёл. Помещик его отпустил на заработки. Подрядился Савелий с артелью на стройку большого господского дома. Два месяца проработал, и тут случилась с ним беда. Ладили они крышу, да оступился Савелий, упал.

Месяц пролежал у добрых людей. А тем временем артель дом достроила, расчёт получила. Приходит Савелий к подрядчику — а тот и знать ничего не желает: никаких тебе денег не положено. Добрые люди советовали в полицию пойти, в суд на подрядчика подать. Но ни в полиции, ни в суде слушать мужика не стали.

Сел Савелий у судейских дверей, пригорюнился. Ведь большую часть заработанных денег должен он был помещику отдать. Не поверит тот, что плотника обманули, решит, что деньги Савелий утаил. Наказать велит.

И тут подошёл к Савелию молодой незнакомый барин.

— О чём, братец, горюешь? — спрашивает.

Поглядел на него Савелий недоверчиво, насупился было (ишь любопытный какой!). Но видит — и правда хочет ему барин помочь. Рассказал про свою беду. Тот задумался, потом говорит:

— Приходи завтра к вечеру ко мне. Живу я у Синего моста, в доме Российско-Американской компании. Спросишь Кондратия Фёдоровича Рылеева. А я тем временем подумаю, как делу твоему помочь.

На следующий день Савелий, робея, позвонил в дверь двухэтажного дома на Мойке. Старый слуга рылеевский, Никита, сперва встретил его строго. Седые бакенбарды важно разгладил, сказал:

— Не вернулся ещё Кондратий Фёдорович. На кухню ступай, обожди, да ноги вытри получше, наследишь!

Но потом рядом присел, разговорился с Савелием, горю его посочувствовал, житьё-бытьё деревенское вспомнил. Подобрел, самовар поставил. Сидят Никита с Савелием, беседуют неторопливо, степенно.

Отставил Савелий кружку и говорит:

— Хороший у вас, Никита Мартынович, барин. Добрый, простой. А имя у него не господское — крестьянское. Отчего это?

Усмехнулся Никита, чай с блюдечка отхлебнул:

— Имя ему цыганка нагадала.

— Как так? — удивляется Савелий.

— Да вот так, — отвечает Никита. — Слушай.

Как женился наш барин покойный, Фёдор Андреевич Рылеев, родился вскоре у них ребёнок, да умер. Потом родился другой — и тоже недолго прожил. Родился третий — опять заболел. Барыня плачет, убивается, барин хмурится — не подойти. Тут Агашка-ключница возьми и позови в дом цыганку. Пришла цыганка, браслетами звенит. Карты раскинула, пошептала что-то, всмотрелась и говорит:

— Чтобы сын ваш в живых остался, нужно первых встречных с большой дороги взять ему в названые родители, чтобы крёстный отец своё имя ему нарёк.

Барин цыганке не больно поверил. Да делать нечего — барыня плачет: сделай, мол, как цыганка сказала. Велел барин: беги, Никитка, на проезжую дорогу, сделай, что сказано!

Побежал я на дорогу. Вижу, показался кто-то. Подошли поближе. Батюшки! — нищенка оборванная с котомкой бредёт. За ней солдат отставной, старик уже, — тогда солдаты тридцать лет служили. Глаз один завязан, левый рукав пустой — инвалид, мундир в заплатах.

Я вскочил — и к ним! А они испугались, обратно повернули.

«Стойте! — кричу. — Погодите, барин мой вас на крестины зовёт!» Не поверили. Думали — насмехаюсь над ними. Но я им про цыганку рассказал и уговорил.

Пришли в дом. Поглядел Фёдор Андреевич на солдата и нищенку, головой покачал. Спросил: «Как зовут тебя, служивый?» «Кондратий Петров, отставной инвалидной команды рядовой».