Лев Гумилевский - Харита, ее жизнь и приключения, а также подробный рассказ о том, как был найден город Карла Маркса

— Дяденька, да куда же вы ее отвезли?

— В Саратов, говорю! Дальше она поедет… — старик замялся, — да погоди! Парень мне сказал, что вы поленовскую девочку ищете!

— Поленовскую, сестру мою!

— Ну, а та из Синеньких шла! Синенькская та, не поленовская.

Алешка согнулся. Под тяжестью новой муки он готов был лечь и не вставать. Мужики посмотрели на него, качая головами:

— Шимашедчий ты, чорт! Ты бы разобрался вперед, а потом бы уж народ собирал! Продержал ты нас тут целый день и зря! Тьфу, бить тебя надо!

— Да не она это, не она! — поднялся было Алешка, — слышите, та из Синеньких!

Мужики повернулись, вскинули лопаты на плечи и пошли прочь, поругиваясь и ворча.

— Изобьет тебя попович, и за дело! — обернулся один издали, — смотри! Заступаться не будем, смутьян!

Алешка вскочил на ноги, заорал им вдогонку:

— Я в Саратов уйду! Я в газете про него напечатываю, как он вас, мужиков-дураков, морочит!

Мужики остановились погрозиться, помахали лопатами и ушли.

Старик подсел к Алешке:

— А ты, парень, иди-ка скорехонько в Саратов. Город ты знаешь? Бывал?

— Был раз!

— Вокзал знаешь?

— Найду!

— Так иди ты на вокзал и погляди там. Девочку эту на вокзале ищи, она в Москву ехать хотела! А я ей и деньжат на дорогу дал, проводил! Хорошая девочка! Увидишь — сестрица это или нет! А тут что рыть без толку? Отроешь — все равно зарывать придется, да на кладбище нести, да лишнее горевать!

Алешка слушал молча. Старик погладил его руку:

— Ишь, руки-то! Мозолищи-то натрудил! Почто ее рыть, все равно живой не будет! А коли жива она осталась да вышла, — иди, ищи скорей! Чудно мне, что она не рассказала ничего про землятресение это тутошнее!

— Да, ведь, боялась, что узнают ее!

— Э-э… — протянул рыбак удивленно, — да, ведь, может быть, и про Синенькие она сболтнула, чтоб не дознался я, почему она из Поленовки ушла.

Алешка покачал головой:

— Не знаю, дяденька, ничего не знаю. И зачем ей в Москву ехать?

— Ну, уж тут история совсем особенная, тихо проговорил рыбак, — тут история, мы это с ней вместе надумали…

— Какая, дяденька, история?

Старик подумал, помолчал, потом решился:

— Надо, милый, тебе рассказать.

Он достал кисет с табаком, свернул цыгарку, раскурил ее и стал рассказывать, не торопясь, изумительную историю о городе Карла Маркса.

— Иду, дяденька!

— Куда? В Саратов-то?

— В Саратов! Не найду там Харитки — сам в город тот дорогу искать пойду!

— Ступай! — сказал рыбак, вставая с насыпи и оглядываясь на яму, — а уж если тут лежит твоя сестрица — пусть лежит! Мало ли тут, милый, лежит людей? Что твое кладбище! От одного тесней им не станет!

Алешка вздохнул. Рыбак тронул его руку.

— Ну, ну! Найдешь! Чего тут? Сердце мое чует, что найдешь!

Алешка помолчал, посмотрел в яму, встряхнулся.

— Ну, пойду! Спасибо, дяденька. Прощайте!

— Прощай! — подал ему свою руку рыбак, — прощай, голубок. Иди в Саратов, поспешай! Прямо на вокзал — раньше ей не съехать, чем через сутки. Где-нибудь там в вокзале, на путях — наткнешься. Гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдется! Дорогу до Саратова найдешь?

— Дойду по бережку!

— Деньжаточки есть?

— Расчет давеча хозяин с мальчишкой сюда прислал. Чтобы, говорит, и духу его не было. Даже и узелок с вещишками.

— Ну, забирай, пойдем. До бережка тогда доведу тебя, а иди в ночь, не бойся; чем раньше там будешь, — тем лучше. Может и подвезет кто еще!

Алешка не скоро нашел в темноте узелок свой. Рыбак потихоньку ушел вперед. Алешка вскинул узелок на палку, закинул его за плечо и пошел ровным шагом привычного к ходьбе человека.

Рыбак подождал его:

— А тебе который год?

— Пятнадцатый скоро пойдет!

— А сестренке что было?

— Двенадцать—тринадцатый!

— Смотри, что она это была! Совсем так и мне сказала: двенадцать—тринадцатый!

— Мать у вас померла?

— Померла!

— А отец в голод пропал?

— В голод. Ушел — не вернулся!

— Ну вот, слово в слово и она то же говорила!

Алешка пошел быстрее, точно заторопился.

— Она, дяденька, она! Теперь уж я знаю, что она! Мне бы, дураку, другим ходом, через курган навстречу ей, а я обезумел, в деревню за мужиками побежал! Уж очень она закричала, как стена посыпалась, думал, — на нее!

— А вот, видать, высвободилась! Не дело это в земле лазить! Там и задохнуться можно, и всякая гадость!

На берегу тлел костер, разведенный парнем. Рыбак простился с Алешкой, пожелал счастливого пути, показал дорожку в кустах ивняка и пошел на свой огонек. Алешка выпрямился, отдышался от тихой радости, поднимавшей с необычной легкостью босые его ноги, и пошел ивняком, мурлыкая песню.