Борис Евгеньев - Голос друга

Иветта была не только и не просто соседкой Тибо: она первая знакомилась с его книгой по мере того, как появлялись страница за страницей, глава за главой, что было, конечно, для молоденькой шляпницы великой честью. Тибо читал отрывки из рукописи и своим друзьям, но первой [3] По техническим причинам разрядка заменена болдом (Прим. верстальщика). он читал Иветте. Она была отличной безропотной слушательницей. А ведь порою человеку даже с самой гордой, независимой и возвышенной душой необходимо как можно скорее хотя бы с кем-нибудь поделиться своими мыслями, услышать живой отклик на то, чем полно его сердце!

Иветта восхищалась Тибо: боже мой, исписать вороха бумаги, извести чуть не ведро чернил!.. Признаться, содержание книги не очень-то интересовало ее. В вопросах несовершенного устройства жизни на земле Иветта плохо разбиралась, хотя сама была его жертвой. Беспечная, легкомысленная, она жила сегодняшним днем, — жила весело, беззаботно, довольствуясь малым.

Не была ли она попросту дурочкой? Так, по крайней мере, думали некоторые из ее подружек. И тому были причины: они знали, что Иветта отвергла настойчивые ухаживания сына хозяйки мастерской, смазливого богатенького щеголя, а какому-то чердачному поэту, у которого не было за душой ни гроша, уделяла слишком много сердечного внимания. Она ведь и сама признавалась, что не может понять этого странного человека. Она обожала сладенькие стишки о любви Эвариста Парни, а Тибо приходил в ярость и плевался при одном упоминании имени этого славного поэта, которого он называл «слюнявой овцой». Зато он восхищался стихами некоего старинного стихотворца, своего тезки Франсуа Вийона — бродяги, дебошира, изгнанного из Парижа.

Иветта бледнела от страха, когда Тибо, размахивая руками, выкрикивал стихи:

Но так или иначе, для Тибо Иветта была поистине доброй волшебницей. Только благодаря ей на ветхой одежде поэта вдруг появлялись аккуратные заплаты, а на столе — то кружка вина, то кусок сыра и теплый благоуханный хлеб.

Два дня тому назад Иветта была изгнана из мансарды поэта — святилища, где создавалась его великая книга. Случилось это после того, как она совершила святотатство: желая сделать сюрприз, разложила в отсутствие Тибо на страницах драгоценной рукописи копченую селедку, свежую, только что с грядки, редиску и поставила кувшин с сидром.

Сегодня простодушная Иветта решила, что бутылка молока и булочка помогут ей вернуть утраченную милость поэта. Но — увы! — Тибо уже не было.

Сдвинув тонкие бровки, она посмотрела на голые, в пятнах сырости, стены мансарды, на стол, на котором, как ни странно, не было ни клочка бумаги. Огорченно вздохнула.

— Ушел, конечно, голодный!..

Тибо медленно брел по еще малолюдным в этот ранний час улицам, поеживаясь от утреннего холодка.

Запах влажной земли, зелени, цветов, — дивный запах пробуждающейся природы, — вывел его из задумчивости. Крестьянская повозка с ранними овощами и первыми весенними цветами — крокусы, примулы, фиалки — ехала на рынок. Порывшись в карманах, Тибо не нашел ни одной, даже самой маленькой монетки, чтобы купить себе что-нибудь из этих милых даров весны. Смущенно пожал плечами…

Смуглая, черноглазая девушка, сидевшая на повозке за спиной старика-крестьянина, улыбнулась и протянула поэту букетик фиалок. Вдохнув их свежий аромат, Тибо спрятал цветы на груди, там, где лежала рукопись. Сняв свою нелепую шляпу, он низко поклонился юной сельской красавице.

С неожиданной грустью представил себе, как где-то далеко от города с его докучным шумом, суетой, в потаенном уголке, скромницы фиалки, темно-лиловые, почти черные, раскрыли свои венчики, потянулись к солнцу. Как это прекрасно и как — увы! — недостижимо!.. Но вот маленькая девичья рука сорвала цветы — для него! Не была ли эта смуглянка самой Весной?

Франсуа Тибо считал себя суровым человеком, непреклонным во всем, что касалось свободы и справедливости. Его любимыми героями были герои древности, такие, как доблестный Леонид, неподкупный Катон, братья Гракхи. Убийце тирана-цезаря Марку Юнию Бруту он посвятил огромную поэму, не нашедшую, к сожалению, издателя. Но суровость не мешала ему быть немного сентиментальным и радоваться красотам природы. К тому же почти двухдневное вынужденное воздержание от еды действовало на него расслабляюще…